Две маски

Погода между тѣмъ стихла, и я снова отправился въ путь. На полдорогѣ попался ѣхавшій намъ на встрѣчу вчерашній посланецъ Натальи Андреевны. Онъ пріѣхалъ въ Матвѣево еще далеко за полночь и, въ оправданіе свое, увѣрялъ, что все время ѣхалъ впереди насъ, прямо по шляху, оглядывался и видѣлъ, какъ мы слѣдовали за нимъ, и вдругъ будто бы мы исчезли, какъ бы "унесенные вѣтрами", что ему "ажно страшно стало", и онъ, боясь сбиться съ дороги отыскивая насъ, счелъ за лучшее ѣхать прямо домой и доложить барынѣ, которая очень испугалась и разослала тутъ же ночью людей на лошадяхъ во всѣ стороны отыскивать меня.

Я нашелъ ее въ большой тревогѣ и изъ-за меня, и вслѣдствіе другаго обстоятельства, о которомъ поспѣшила она сообщить мнѣ, какъ только остались мы съ нею вдвоемъ въ новомъ, избранномъ ею на сей разъ углу ея огромнаго Матвѣевскаго дома.

— У меня домовые завелись! говорила Наталья Андреевна, — и душевное смятеніе слышалось сквозь смѣхъ, которымъ считала она нужнымъ сопровождать свои слова:- Вообрази, вчера я едва успѣла разобраться съ дороги и усѣсться въ моей прошлогодней гостиной, — я вся прозябла и грѣлась въ ожиданіи заказанной ванны у только-что зажженнаго камина, — горничная моя, черезъ комнату, раскладывала бѣлье мое въ шкафахъ… Я сидѣла противъ самаго зеркала, что на каминѣ… Подымаю какъ-то глаза… И вдругъ… И вдругъ вижу, оттуда, изъ зеркала, смотрю не я, а глядятъ два глаза, — я только глаза различала, потому что остальное все сливалось въ одинъ какой-то неуловимый контуръ, — глядятъ прямо мнѣ въ глаза эти два глаза. Я ничего не поняла въ первую минуту: мнѣ показалось, что отъ усталости у меня двоится подъ вѣками… Я храбро подняла голову еще разъ… Они все тутъ же были, въ зеркалѣ, и глядѣли на меня, блѣдные, печальные и свѣтящіеся… и все ближе и ближе какъ бы выступали оттуда, будто хотѣли они сжечь меня своимъ невиданнымъ свѣтомъ… Тутъ я не выдержала, крикнула, позвала людей и немедленно велѣла все переносить сюда… И я узнала ихъ, эти глаза… И чуть не умерла отъ страха…

— Вы узнали? черезъ силу проговорилъ я только.

— Да, это была та, ты знаешь, которая тогда въ Петербургѣ съ ума свела васъ съ нимъ (Наталья Андреевна никогда не называла Гордона).

— Она?… Все она! прошепталъ я.

— Да… Но что съ тобой? воскликнула Наталья Аждреевна. — Ты боленъ, простудился въ эту проклятую ночь?…

— Нѣтъ!…

Она вскинулась на меня всѣмъ пламенемъ своихъ страстныхъ искристыхъ очей…

— Но что съ тобой? Ты… Вы мнѣ даже руку не поцѣловали… Вы, подчеркнула она, — вы какъ будто не рады, что я пріѣхала?…

Я слабо усмѣхнулся… У меня на душѣ было скверно, очень скверно…

— Разсказывать дальше почти нечего, закончилъ Дмитрій Иванычъ, — мы разошлись съ Натальей Андреевной. Она отправилась въ Неаполь; я уѣхалъ въ Кіевъ:- меня влекло… въ келью… Но русская монашеская жизнь не такова, чтобъ алчущіе мира душевнаго могли найти его тамъ… Я принялся странствовать, былъ въ Grande Chartreuse, въ la Trappe… Ни католикомъ, ни аскетомъ я впрочемъ не сдѣлался и возвратился въ міръ, но измѣненнымъ человѣкомъ. Тотъ таинственный свѣтъ, прозрѣтый на мгновеніе мною, какъ бы изъ-за края откинувшейся завѣсы, влекъ уже меня въ себѣ неотразимо…

Еще въ Кіевѣ получилъ я отъ кузины, невѣдомо какъ-то прознавшей, что я тамъ, извѣщеніе о смерти ея дочери. Мирра скончалась 31-го декабря, въ восьмомъ часу вечера, то-есть въ тотъ именно день и часъ, когда приснилась она мнѣ. "Она умерла отъ чахотки, писала мнѣ несчастная мать, открывшейся у нея тотчасъ вслѣдъ за извѣстіемъ, что Леонидъ Сергѣевичъ убитъ на Кавказѣ. Она только этого одного человѣка и любила во всю свою жизнь, хоть и знала его такъ не долго, и никогда-то, можно сказать, у нихъ промежъ себя про любовь и рѣчи не было. Только пожелала она остаться ему вѣрною и — осталась. Евстигней Степанычъ былъ ей до смерти братомъ и больше ничего, никогда. На томъ условіи предложила она сама ему жениться на ней, и онъ согласился, — очень онъ благородный человѣкъ и совсѣмъ убитъ теперь. Я объ этомъ узнала только отъ него послѣ ея кончины и, признаюсь тебѣ, не прощаю того, что онъ тогда все это скрылъ отъ меня. Еслибъ я знала раньше, я бы употребила всѣ средства, потому еслибъ она, ангелъ мой Божій, сдѣлалась матерью, то, конечно, жила бы до сихъ поръ и не оставила меня на старость лѣтъ сиротой безутѣшной"…

Бѣдная женщина и годомъ не пережила дочери… Скобельцынъ живъ и до сихъ поръ и гдѣ-то губернаторствуетъ, женатъ во второй разъ, и куча, говорятъ, дѣтей…

Лѣтъ пять послѣ этого, я въ Лондонѣ столкнулся съ Натальей Андреевной въ дверяхъ Британскаго Музея. Она была все также роскошно хороша и шла подъ руку съ чернокудрымъ красавцемъ, котораго я помнилъ еще съ Неаполя, герцогомъ della Torre-Leone. Я поклонился имъ. Кавалеръ ея учтиво приподнялъ шляпу; Наталья Андреевна не отвѣчала на мой поклонъ… Она была права — съ своей точки зрѣнія…

— И все? воскликнулъ я, когда замолкъ Флегонтъ Иванычъ.

— А то чего же еще желаете? усмѣхнулся онъ.

— Не спрашивали вы его: видѣлъ-ли онъ Мирру еще разъ? Вѣдь она говорила ему: до свиданія?…