Две недели до Радоницы

Запугивание? Тщетная попытка. Как раз его-то глаза выдавали страх. Пора было кончать с этим жалким представлением. Я замахнулся трубой – проломить уроду череп. Я собирался убить его. За то, что он сделал с Димой.

– Ну что? – спросил я, не узнавая свой рокочущий голос, – Загребайло огребает, да?!

– Сука, только попробуй! – заверещал свинтус в пиджаке и поднял руки в попытке защититься.

Я вложил всю силу в размах. Труба со свистом прочертила дугу к морде хряка. Загребайло протяжно заголосил. Но вдруг – бац! – мое орудие зависло в сантиметрах от цели. Я повернул голову – в маске было очень неудобно смотреть по сторонам. Трубу крепко держал обеими руками Дима. На лице его читались одновременно ужас и злость.

– Ты что творишь?! – вскричал он, – С ума сошел?

Я отпустил трубу, отшатнулся в сторону.

– Но как? – Весь пафос ушел, и теперь я лишь беспомощно лепетал, – Он же… Он же…

– Гнилой ублюдок, да, – сказал брат и бросил трубу на пол. Она беспомощно зазвенела, – Но то, что ты делаешь, еще хуже.

– Ты кого гнилым назвал? – поднял голос Загребайло. Теперь этот хряк снова осмелел, – Да это я… Это я тебя сгною! Слышишь?!

Дима не обращал внимания на его слова. Подошел ко мне, схватил за плечи. А я пребывал в каком-то шоке, будто парализовало всего. Гипноз Мило еще не рассеялся, но я уже осознавал себя. Будто Андрей был заперт в теле Мило. Хотя было-то наоборот. Дима хорошенько тряхнул меня, закричал прямо в лицо:

– Андрей, это не ты! Очнись!

После этого я много раз вызывал в памяти эту сцену. Я с трубой, с конца которой капает кровь, нависаю над беспомощным человеком. Ублюдком, конечно, но все-таки человеком! И очень четко вспоминается это намерение в голове – убить, убить подонка! Но это был не я, это был Мило – ведь он сподвиг меня на эти бессмысленные, жестокие действия! Из-за него я мог стать убийцей!

Но даже после нескольких лет терапии, консультаций с психотерапевтом и избегания любых конфликтов, я все равно иногда видел – порой во снах, порой в спонтанных воспоминаниях – эту проклятую сцену. Почему я возвращаюсь к ней? Ведь я решил для себя, что это желание убить заложил в меня Мило и его чертов гипноз. Но что-то скребется глубоко в душе: «А что если нет? Что если я, Андрей Бончик, сознательно желал чьей-то смерти?» И эта мысль – бездна, в которую я никак не хотел заглядывать.

Я встряхнул головой – сбросить очередное наваждение. Я обойдусь без Мило, потому что помощь пришла с неожиданной стороны. Ко мне на подмогу пришли Лалу и Снежка. Мой трюк с ремнем, который я провернул почти бессознательно, сработал. Ремень выпал из расщелины, побился о камни, и звон привлек внимание Лалу. На счастье, паренек и его верный друг в то время как раз спускались с Триглава. Снежка учуяла знакомый запах – она тащила меня из сугробов после лавины – и по нему нашли ремень, а потом и место моего заключения.

«Сложно то было» вздыхая, рассказывал Лалу сквозь просвет. Оказалось, что расщелину скрывала выступавшая гряда камней и ее не было видно с шляха. «Я смотрю и смотрю. Нема гостя! Но Снежка гавчет и гавчет!» Наконец, пес уткнул морду в невидимый снаружи лаз, который и привел к тому, что на меня обрушились потоки слюны.

У Лалу были с собой в сумке краюха осцыпка и хлеб («Всегда беру, как в горы иду», объяснил). Он дал их мне, увидев, что я едва на ногах держусь. Я набросился на них со свирепостью голодного волка. Еда прибавила сил, и я рассказал Лалу, как оказался по ту сторону каменной тюрьмы. Мальчик не сильно удивился: про военное положение он уже знал. «В бинокль смотрел на Паленицу», сказал мне, «Там все милиция заняла. Только не наша милиция. Человек в черно-белом шарфе командовал». Ясно – это был Зоран.

Сбывались мои худшие предположения. Лалу рассказал, что Борис и его люди, после того как отправились с Лукасом на Триглав, были схвачены людьми Зорана возле фуникулера. Их посадили в вагонетку и отправили вверх по канатной дороге. А там оставили болтаться на середине пути, и так они висели уже два дня («Это столько я здесь сижу?!» вспыхнуло в голове). Лукас распорядился отключить электричество, чтобы никто не мог их вызволить. Паленица и Бойков были взяты солдатами Зорана. Про моих родственников и Дарью он ничего не знал. Сказал только, что у «Джинжер Паппи» стоит военный джип. «И там солдаты. Солдаты с оружием», тихо добавил. Ого, Зорану удалось привезти в страну технику. Дело было плохо, очень плохо – если Лукас ввел военное положение и применяет оружие, то кто знает, что они могли сделать с моими родственниками. Мама, Дима, Дарья, дедушка Витольд. Я вспомнил рассказ Агаты, который прочитал у Каролины. Если военное положение выглядит так… Кстати, о Каролине.

Я спросил у Лалу про Купавы, но он покачал головой: «Не ведаю, как там». Я помнил, что Sun & Son еще не успела проложить туда дорогу. И если марионетки Лукаса перемещаются на джипах, то есть шанс, что Купавы свободны. И еще я помнил ее последнее сообщение: «Я слышала, что в Бойкове военное положение». Слышала – значит, до нее еще не успели добраться!