Две недели до Радоницы

Я внимательно вслушался. Меня окружали привычные горные звуки: капала воды, завывал ветер. Хотя нет: откуда-то еле слышно, на грани восприятия, прорывался какой-то стрекот. Я запрокинул голову, но ничего не увидел, кроме гроздьев облаков. В горах вообще трудно понять, откуда идет звук. Возможно, источник звука был справа или слева от меня, но отразившись от скал, пришел сверху.

– Что это? – спросил я отца.

– Такое тр-тр-тр? – уточнил он. Помотал головой, – Не ведаю. Може, канатная дорога так делает?

– Но она ведь не работает, – ответил я.

Долго думать над загадкой мы не стали и продолжили спуск. В конце концов, стрекотание затихло само, и я совсем позабыл о нем к моменту, когда наши ноги ступили на землю. Возле спуска была небольшая рощица, за которой нас и ожидала Каролина. Дороги не было, за исключением едва притоптанной тропки, и мы некоторое время блуждали меж деревьев, прежде чем выйти к равнине.

Каролина действительно ждала нас там. Но сперва я увидел не ее. Как только мы вышли из рощи, нас встретил отряд солдат в камуфлированных костюмах. У всех на груди красовалась нашивка «Sun & Son Security». И все они, человек десять, как по команде, подняли автоматы и взяли нас на мушку. Каролина стояла чуть поодаль, руки ее были сведены за спиной, наверняка скованные наручниками. Пара солдат держала за узды лошадей, которых я просил привести – Белку и Лозу.

Бороться не было смысла. Равно как и убегать. Нас бы мигом изрешетили, метнись мы в рощу. Мы оба сразу это поняли. Отец бросил автомат на землю. Без видимого, впрочем, сожаления. Оружие он правда терпеть не мог.

– Мы сдаемся! – крикнул я, поднимая руки, – Опускайте ваши пушки.

Но они не опускали. Несколько минут мы стояли друг напротив друга в полной тишине. А потом до наших ушей донесся низкий гул. Он все нарастал и нарастал, пока не перерос в оглушительный рокот. Я поднял голову вверх в поисках источника звука. Пелена серых облаков в точке прямо над нами завихрилась, завертелась вокруг оси, а потом распахнулась, пропуская огромную боевую машину. Прибивая ветром к земле травинки и задирая полы солдатских курток, вертолет медленно опустился на поле прямо напротив нас. Это был видавший виды «Ми-8» классической зеленой раскраски. Пулеметы по бокам смотрели в нашу сторону хищными оскалами. Сквозь оглушающий рокот лопастей до меня донесся возглас отца:

– Курррва мачь!

Добавить было нечего. Я даже помыслить не мог, что армия Лукаса имеет на вооружении военный вертолет. Лалу вовсе не упоминал об этом!

Когда лопасти остановились, я уже знал, кто выйдет нам навстречу. Дверь кабины распахнулась, и на траву опустились тяжелые черные берцы.

– Вот мы и встретились вновь, Андрей! – провозгласил Зоран.

***

Раскинувшееся за окном до самого горизонта золотистое поле растворялось в мрачневшем небе. Мы неслись, сидя на заднем сидении военного джипа, по узкой полоске свежеукатанного асфальта. Это была новая дорога, проложенная Sun & Son от Бойкова до Купав. Следы ее строительства я наблюдал несколько дней назад на останках Ильмень-рощи. Теперь она была готова. И по ней нас везли на расстрел.

Руки у всех троих – меня, отца и Каролины – смирно лежали на коленях, скованные наручниками. Мы молчали и ничего не говорили друг другу. Я не знал, что говорить. Я терзал себя за наивность и, более того, за собственную немощность. В конце концов, я был попросту жалок. Я не смог защитить своих родных в самый важный момент и обрек их всех на гибель.

Когда на поле опустился вертолет и из кабины вышел Зоран, я думал, что у нас еще есть шанс. Я просил его доставить нас к Лукасу на переговоры. Говорил, что его действия обернутся катастрофой для всего края и что Зоран и его армия пострадают сильнее всех. «Когда придет армия НАТО, что ты будешь делать?» – сказал ему. Он скривил губы в презрительной гримасе, бросил в ответ: «Никто не придет. Европе на нас плевать. Всегда было плевать». Это были чудовищные слова. Зоран открыто признавал, что совершает зверство, прекрасно понимая, что не будет нести за него никакие последствия. Но хуже того: я, пугая его европейской армией, сам не был уверен в своих словах. Действительно, кому нужен был этот клочок земли на задворках Восточной Европы? Кому до нас было какое дело?

Зоран велел стать на колени, а сам отошел в сторону и долго разговаривал с кем-то по телефону. Я не разбирал слов и не знал, с кем он говорил, но в тоне его слышалось удивление, смещанное с какой-то досадой. Когда он закончил разговор и вернулся к нам, то поначалу ничего не сказал, а просто велел полезать в джип. Солдат схватил меня за руки, но я рванул из его хватки, гневно спросил Зорана, куда мы едем. У меня уже было недоброе предчувствие, которое только усиливалось его поведением. Прежняя решительность, с которой правая рука Лукаса совершал все действия, исчезла. Он не смотрел нам в глаза, постоянно хватался за шею, в том месте, где у него был шрам. В нем чувствовалась нервозность. Будто ему не нравилось то, что он услышал по телефону.