Две недели до Радоницы

Анна, я стоял перед ним в изумлении, не в силах вымолвить и слова. Совсем не так я представлял себе первый день на службе. Он продолжал и продолжал свою гневную тираду против управленцев всех мастей. Такие слова, как «гнилой» и «воровство», упоминались по нескольку раз. На выражения он не скупился. Досталось всем: министерство юстиции – публичный дом, в котором заседают продажные девки, министр народного просвещения – грубый невежда. Чиновничество он с глубочайшим презрением в голосе обозвал бандитским ремеслом. «Ни один честный человек не станет чиновником, – наказывал Дувинг, – Только прохвосты, лицедеи да мошенники. Они и сами изворотливые. Когда для инвалидов войны выделили пенсионный фонд, эти ушлые негодяи все разворовали».

Мне удалось вставить слово, и я спросил, как же мы собираемся бороться с произволом. «Назавтра у нас как раз назначена важная операция. Пришло донесение, что один из иркутских полицейских занимается взяточничеством. Надобно его изобличить», – отвечал Дувинг. Я допытался, кто автор донесения. «А не все ли равно? – недовольно ответил Дувинг, – Я ж тебе говорю – они там все воры. Сейчас придет Федька, ты ему выдашь меченые ассигнации». Я вскричал: «Позвольте! В Петербурге так дела не делаются». Эти слова рассмешили моего собеседника: «Забудь про то, как поступают в столице. Там у вас люди, изнеженные комфортом, в роскошных особняках обсуждают европейские ценности. Все на виду, прямо под боком у царя. Куда ни плюнь – наверняка попадешь в кого-нибудь важного. А в Сибири мужики знаешь как говорят? «До Бога высоко, до царя далеко».

В дверь кто-то вошел, и наш разговор прервался. То был низенький мужичок в подпоясаном тулупе. Его-то и звали Федькой. «Вот-с пришел, барин, что изволите» – с поклоном к штабс-офицеру. Дувинг на него как замахнулся: «Какой я тебе к чертям барин?! Ведомо ли тебе, Федор Савельев, что царь твой Александр даровал тебе волю?». «Да какая ж это воля? – взмолился Федор, – Дали чуточек земли, да еще наказали за него платить! Барин хоть и злой был, порол, да мы прокормить себя могли. Вот мне давеча один поляк сказал, что у них крестьяне никакого выкупа за землю не платят». «Ссыльные тебе много чего наговорят, чтобы шкуру свою спасти. А ты и рад уши развесить» – отвечал ему Дувинг. Отсчитал ассигнации. Передал деньги мне, изложил нам свой план. Я должен был схватить подозреваемого с поличным в случае, если он возьмет у Федора деньги. Мы договорились встретиться на рынке пополудню, когда полицейский выйдет на дежурство. «Как схватишь его, сразу готовь отчет, – закончил Дувинг, обратившись ко мне, – Я уже накопил достаточно доказательств. Отправим их в Петербург вместе с твоим делом».

Я вышел из кабинета, в голове моей была неразбериха. Я все еще не мог примириться с методами моего начальства. А Федор уже дергал меня за рукав. «Барин, слышь, барин, – приговаривал, – Отдай ты мне эти ассигнации, а сам скажешь, что потерялись. У меня во дворе семь душ, за каждую выкуп 200 рублей. Смилостивись». Стало мне тоскливо после этих слов, и я погнал его прочь. На улице встретил денщика. Он вдруг спросил, как прошел наш с Дувингом разговор. Я отвечал осторожно, по уставу – не понимал, почему он спрашивает. «Начальник наш любит пригубить с утра. Я к нему обычно не суюсь в это время» – нашептал он мне и многозначительно подмигнул.

Мне сразу стала понятна причина удаленности нашей казармы: губернаторы вовсе не хотели, чтобы жандармы лезли в их дела. Нас поместили туда, где «царских ищеек» будет не слышно и не видно. Очевидно, просчитались. Но довольно уже о первом впечатлении, что оставила служба. Перейдем к описанию того, что есть веселое и прекрасное в этом месте.

Анна, знаешь ли ты, что такое Иркутск? Это, не поверишь, зеркало Петербурга. Домики с ручной барочной резьбой, необычными искусными узорами совсем не померкли бы в сравнении с доходными домами петербургских купцов. А река! Я взял в привычку прогуливаться по крутому берегу Ангары. Представь: внизу как на ладони расстилается широкая водная долина, поток несет чистые, безмятежные волны. Погода здесь капризная, как говорится, с сюрпризом. Впрочем, она в Сибири везде такая. Под Новый год падает капель, а в июне гуляет метель. К суровости этого края я привыкал долго.