Две недели до Радоницы

Еще одно сравнение с Петербургом, если позволишь, – сюда приезжает довольно именитых людей. Тех, кто перестал быть в фаворе, naturlich. Еще Петр отправлял сюда презренных стрельцов, а позже предатели и негодяи всех сортов и мастей, а часами просто недалекие простофили, жертвы заговорщических козней и игр при дворе, отправлялись сюда на каторгу. Сибирь, Тобольск да и Иркутск вызывают в столичном сознании трепет, и любые разговоры на уровне beau monde25 о судьбах декабристов, петрашевцев и прочих вольнодумцев неизменно включают слова сочувствия и участия. Так вот, спешу тебя уверить, что дела обстоят совершенно не так. Люди живут здесь так, как во всех других местах. Такие личности, как Радищев, Бакунин и прочая братия, здесь не считаются преступниками. Имеет место обратное: они исправляют и воспитывают местное общество. Высокие гости, понимаешь.

Конечно, много здесь и людей мелкого пошиба. Знаешь, таких революционно настроенных мятежников, что растрачивают свой пыл, последовав за факелом чьей-то идеи. В Сибири этих людей узнать можно по потерянному взгляду. Бродят всуе, горемычные, и не знают, куда теперь себя применить. За годы ссылки они так и не стали своими на этой земле. Однако есть и другая категория людей, их я называю «узнанные сибиряки». Об одном из них я тебе сейчас расскажу. Случай, который толкнул меня на написание этого письма, напрямую связан с этим человеком. О, как бы я хотел забыть его слова, его лицо и его деяния после всего, что расскажу!

Итак, я должен был сопровождать Федора на базар. Все шло как задумано. Он сунул полицейскому мзду. Сначала я не поверил, что тот в самом деле возьмет. Однако страж закона, ни толику не смутившись, взял деньги, да еще отчитал бедного Федора, что тот мало принес. Наличие вокруг посторонних ушей его совсем не смущало. Я собирался последовать за полицейским, пока он не успел растратить ассигнации. Сделав пару шагов, я ощутил как мне в бок уперлось что-то острое, а сильная рука ухватила за плечо. «Жить хочешь?» – прохрипел в ухо чей-то голос. Угрожавший стоял позади меня, и я не видел его лица. «Раз хочешь, то возвращайся назад, царская ищейка. А за ним не иди. Понял?». Я стоял, не шеелясь. Мимо нас проходили люди, но казалось, им и дела не было до всей этой сцены. Один человек приставляет нож к спине другого – здесь, видимо, это было дело обычное.

Неожиданно раздался другой голос, низкий и раскатистый: «Брось его, челдон». Кто-то коротко вскрикнул за моей спиной, орудие со звоном упало на камни. Я мгновенно оборотился, но увидел только спину своего недоброжелателя. «А, Гришка Скарабей. Ты осторожнее с ним. Тот еще змей: зарезал свою жену, а ребенка удавил, – сказал человек, что стоял подле меня, – А хочешь, дай пять рублей, и он мертвец. Давно хотел землю избавить от мерзавца».

Говоривший был воистину огромного размера, что называется великан. Добрая сажень в высоту, аршин в обхват. На голове, от щеки до самой шеи, длился узкий белый шрам с рубцами. Руки крепкие, мозолистые, привыкшие к труду. В глаза мне бросился угольно-черный крест, выбитый у него на запястье. Лицо у таких людей обычно имеет недалекое, даже туповатое выражение. Что природа дает в теле, то забирает из головы. Однако собеседник мой смотрел свысока, с умом и ехидством во взгляде. «Здесь вам не столица, – ухмыльнулся гигант, – Впредь смотрите в оба». Это меня слегка задело. «Вы второй за сегодня, кто говорит мне эти слова» – ответил я. «Первым был Дувинг, я прав? – улыбнулся великан, – Знаком с ним лично, оказывал пару услуг. Так ты, значит, его новый адъютант. Ничего, скоро привыкнешь к нашим порядкам». Меня задело, что он так резко перешел на «ты», и я прямо спросил, кто он такой. «Айда чаевать. Базар не лучшее место для разговоров», – ответил он.