«Убийства тоже?» вставил я. «Не исключено. Понятия о правосудии здесь довольно простые». «Вот как? Но эта земля принадлежит Российской Империи, а значит, на нее распространяется власть царя. А мы здесь, чтобы устанавливать порядок», – твердо сказал я. «Земля царя? Ты хоть сам в это веришь? Думаешь, твои цари долго продержатся?», – усмехнулся Нессельрод. «Я должен рассматривать твои слова как угрозу? Не забывай, что я представляю здесь власть», – осадил его я. «Разве я могу угрожать царю из этой лачужки за тысячи верст от Петербурга? Кроме того, я не Пестель: у меня хватает ума понять, что на место одного самодура придет другой». Тут я не выдержал и предупредил его: «Еще одно слово в таком духе, и я пишу донесение в штаб». Он неприятно заулыбался: «Ну полноте, не хотел я разгневать нового дувингского адъютанта. Бросим о царях. Скоро ты и так все поймешь, коли не слепец. В Сибири никакого управления нет. Ей невозможно править. Губернаторы, вице-губернаторы – обычные приживалы. Побыстрей наворуют, а потом поминай как звали. Здесь нет государства, нет экономики, нет политики – кабинетной тобишь – зато много вольности. Той вольности, за которую с такой готовностью умирают там, на Западе. А тут ее пригоршнями черпай, хоть купайся в ней. Многие обаче в ней и тонут». «А ты?». «А я держусь. Если прискачет гонец с письмом от самого царя, в котором сказано, что мне жалуют богатый особняк в Петербурге с роскошными садами и фонтанами, я откажусь. Даже думать не буду! Эта земля моя, и я отсюда никуда». Он встал из-за стола и расплатился за еду. Напоследок сказал: «Напомни Дувингу, что он должен мне десять рублей».
В отделение я возвращался с пустыми руками и твердым желанием выяснить настоящую личность Нессельрода. Дувинг ничего мне не поведал на его счет. Сделал лишь кислую мину. Показал его досье в картотеке ссыльных. Какого же было мое разочарование, когда я ее просмотрел! Имя и фамилия его были самые обычные, таковые вовсе не остаются в памяти. Биография тоже непримечательная: родился в провинции, в семье статского советника, жил в Петербурге. Служил в армии, но сбежал из нее. Вопреки моему первоначальному впечатлению, у анархистов не состоял. Был он человек более «раннего» времени. Общался с видными вольнодумцами на собраниях у Петрашевского, но на Семеновский плац не попал. Пойман отрядом охраны возле Зимнего дворца за то, что громко прокламировал угрозы в адрес царя. При обыске у него была обнаружена заряженная пистоль. Осужден и сослан на каторгу в составе других заключенных в 1852 году. Получалось, что в Сибири Нессельрод проживал чуть менее десяти лет, однако годы эти в его биографии не были отражены.
Мне показались очень странными обстоятельства, при которых был он схвачен. Сам шел в руки охраны, словно единственной целью его выступления была угроза, словно хотел попасться в их руки. Но оружие! В то время никто еще не брал в руки оружия, чтобы угрожать власти. Революционеры надеялись повлиять на массы лишь через журналы. Они не представляли большой угрозы, как совершенно справедливо отметил в нашем разговоре Нессельрод. Нужно было лишь знать имена видных деятелей, добиться их арестов, и дело сделано. Однако если бы каждый из них взял пистолет… Или хуже того, бомбу! Если бы он настолько не считался с жизнию своей, а ненависть его к царю была так чрезмерной, то при достаточной ловкости… Нет, не хочется и думать об этом! Но в голове у меня все еще отзвук тех слов Нессельрода. Слов, что он сказал перед кончиной на Кругобайкальском тракте.
С момента нашей первой встречи судьба сводила меня с ним несколько раз. Нессельрод участвовал во многих операциях, которые задумывал Дувинг. Со временем я смирился с его теневой ролью в нашем округе. Он всегда выполнял то, о чем просили, и мы никогда не спрашивали о методах. Он был интересным собеседником, этого не отымешь – несмотря на сомнительные моральные качества. Его фигуру можно было емко описать французским словом