Две недели до Радоницы

– Увлекли? – переспросила мать, – Разве ты не видел, что это примитивный анархизм в своей худшей ипостаси?

– Возможно бы и увидел, если не сеансы гипноза. Если бы не наркотики.

Теперь угрызения совести чувствовал я. Гипноз работает только, если человек верит, что он работает. Так говорил психотерапевт. Получалось, что я снимал с себя ответственность за действия в пользу «это было сделано под гипнозом».

Мы собирались каждую неделю в заброшенном здании завода и слушали его проповеди. По-другому и не скажешь. Его речь всегда проникала нам в душу – потерянным подросткам, что не в силах обуздать юношеский гнев. «Никто из нас не живет больше по-настоящему, – однажды декламировал он, стоя за трибуной, – Отныне всем правит спектакль и только спектакль. Но как разбить оковы иллюзии? Как заставить зрителей снова чувствовать, а актеров – сбросить маски? Есть только один ответ – уколоть их как можно больнее». Каждый из нас получал задания. Кто-то выпускал животных из клеток зоопарка, кто-то подстерегал педофилов во тьме переулков, а кто-то наказывал не в меру жадных бизнесменов. Мама была права – примитивный анархизм. Но мы жаждали выплеснуть копившуюся энергию, и Мило давал нам эту свободу.

Перед каждой встречей мы глотали таблетки. Я не знал, что это было – Мило говорил, что они помогут нам победить страх. Позже мне сказали, что это был галлюциноген, который лишал человека воли – по типу скополамина, найденный Борисом. Неудивительно, что он вызвал у меня ту же реакцию, когда я был в доме Натальи. Благодаря гипнозу и таблеткам, Мило надолго поселился в наших головах. Конечно, не все выдерживали. Некоторые тряслись от страха, другие уходили без интереса. Но те, кто оставался, оказывались под полным контролем Мило. Во время этих собраний я будто наблюдал за собой со стороны, в то время как моими действиями управлял кто-то другой – Мило. На заданиях я чувствовал себя точно так же – будто все это происходит не со мной. Поэтому большинство событий плохо отложились в памяти.

«В гипнозе сознание разделяется на две части, – авторитетно говорил адепт современной психиатрии в очках и с бородкой «хочу-быть-как-Фрейд», – А чтобы гипноз подействовал, оператор должен вызывать уважение и быть авторитарной фигурой. Легче всего подвергнуть гипнозу детей и неуверенных в себе подростков». Слушать такое было нелестно, прямо скажу. Да что там – вовсе унизительно. Мило действительно заменил в моей голове вакантное место. Отца? Бога? Скажем так – по аналогии с автомобильными ворами – что Мило просто «угнал» мое сознание. Или я дал его угнать. Сознание обычно уберегает нас от сумасшедших и экстремальных поступков. Гипноз Мило снимал оковы и давал команду всему безумному, что в тебе было: «Пойди укуси это больное общество».

Когда нас в итоге взяла полиция, большинство «плутов» получили сроки. Но не я – имея нагорский паспорт и вид на жительство, я считался иностранцем. Меня направили к психотерапевту на «исправление». Мне было запрещено принимать какие-либо депрессанты или галлюциногены. Гипноз посадил глубоко в сознании разрушительную личность Мило. И в Нагоре она снова проявилась, хотя не в полную силу. Маме об этом, конечно, нельзя было говорить.

– Что тебе психотерапевт сказал на последней встрече? – спросила она.

– Сказал писать.

– Писать? – удивленно переспросила она, – И как, получается?

– Ну да. Пишу все, что со мной происходит здесь.

– Ты уверен, что это хорошая тема?

– Ты же сама хотела, чтобы я писателем стал, – шутливо ответил я, – Постоянно мне подкидывала каких-то авторов.

Терпеть их не мог, правда. Мама очень любила отечественную публицистику XVII-XVIII века и давала мне тексты Салтыкова-Щедрина и Феофелакта Косичкина (что за странное имя вообще) из «Современника».

– Писательство как терапия… Хм, что-то в этом есть, – произнесла она, сделав рывок коленями, чтобы запустить качельки.

– Анджей! – донеслось со стороны дворика.

Кричала Дорота. Я посмотрел в ее сторону, и она призывно помахала рукой. Очевидно, звала на барбекю. Матей успел принести дров, и вместе с Димой они разжигали небольшой костер. Я дал знак, что сейчас подойду.

– Сегодня будет вечеринка! Здорово! – воскликнула мама, – Ты не представляешь, какая тут была скука, пока ты разъезжал по всей Нагоре. Причем впустую, как оказалось. Когда ты им скажешь?

– Скажу что?

– То что случилось на Совете! Они все думают, что им еще неделю ждать Радоницы. Но ты мне сказал, что этой Sun & Son больше нет.

– Но это еще не точно.

– Ха-ха, ну да! С того, что я услышала, этот мистер Самопанек, или как его там, уже не выкрутится.

– Да, но…

– Отец? – спросила она, поймав мои глаза, – Чего ты хочешь, Андрей?

– Я хочу найти отца, да. Покончить уже с этим. Жду, когда Борис вернется с Триглава, и тогда…

– Нет, я не об этом. Это реакция, не план действия. Понимаешь разницу? Реакция – ответ на внешний стимул. Кто-то ставит тебе задачу – ты ее выполняешь. И так раз за разом – новая задача, новое реакция. А чего хочешь именно ты? Какую задачу на будущее ты сам себе поставишь?