Две недели в другом городе

Барзелли была счастлива, потому что у нее сегодня был выходной, и она воспользовалась им, чтобы отоспаться; она выглядела отдохнувшей, красивой и чувствовала, что каждый мужчина, находящийся в зале, хочет ее. За исключением одного-двух человек это было, вероятно, правдой. Она сидела возле Брезача и в промежутках между гостами серьезно беседовала с ним.

Макс был счастлив, потому что он находился рядом с Брезачем и перед ними стояли тарелки, полные пищи.

Брезач был счастлив, потому что он был пьян и не слышал того, что говорила чуть ранее Вероника Джеку. Если бы он не был пьян, у него нашлось бы в этот вечер множество других существенных причин быть счастливым.

Джек видел их всех необычайно отчетливо благодаря шампанскому и мартини, он радовался тому, что они счастливы, и жалел о скоротечности их счастья; в этот вечер ему было ведомо прошлое и будущее каждого из них. Сам он не был счастлив или несчастен. В его душе установилось равновесие. Мартини и шампанское заливали ее своим холодным светом, и он с беспристрастностью электронного прибора изучал то, что в ней происходило. Замерзший под этим ледяным сиянием, он видел себя в объятиях Вероники, не знающего, что ему сказать – «уходи» или «останься», поскольку и то, и другое слово не сулили счастья. Слишком благоразумный и ответственный, чтобы ухватить радость, отказ от которой мучил его, слишком чувственный, чтобы поздравить себя с тем, что ему удалось вырваться из паутины лжи и предательств, которая стала бы платой за эту радость, он представлял собой любопытный образчик современного человека, постоянно разрывающегося на части.

В результате тщательного обследования, проведенного с помощью точнейших приборов, мы можем теперь нарисовать полный портрет Джека Эндруса, некогда известного под псевдонимом Джеймс Роял. Он наделен чувством ответственности, честен, верен в дружбе; будучи вынужден кого-то предать, Эндрус неизменно старается сделать так, чтобы преданной стороной оказался он сам. Подробности – в нашем следующем бюллетене.

Сидя за столом и думая обо всем этом, Джек удовлетворенно усмехнулся; это была довольная усмешка ученого, которому удалось в ходе эксперимента подтвердить правильность своей теории. Теперь, решил он, оглядываясь по сторонам, я могу сосредоточить внимание на других.

Важным элементом этой компании, подумал Джек, обводя взглядом стол, остается человек, носящий фамилию Делани. Пока еще он – среда, в которой мы движемся, сила, которая нас объединяет. Но это скоро кончится. В последний раз мы пьем за него шампанское. Если бы не Делани, мы не сидели бы здесь, но нашей следующей встрече мы уже не будем обязаны Морису. Будут отданы почести молодости, здоровым сердцам, деньгам, любви. Брезач сделает шаг к центру системы.

Это поминки, подумал Джек. Друзья Делани собрались по случаю его кончины в заведении, где усопшего знали, уважали, где он провел свои лучшие часы. Человек, носящий фамилию Делани, конечно, еще появится, но это будет уже совсем иная личность, потерявшая былую силу; его станут называть прежним именем только из соображений удобства и вежливости. Вспомнив Делани и Барзелли, еще недавно сидевших рядом, Джек посмотрел, не лежит ли рука актрисы на ноге Брезача под столом. Ее там не оказалось. Замена еще не была полной.

Как будет выглядеть Брезач через тридцать лет на подобных ночных пирушках, с какими женщинами он станет перешептываться, подумал Джек, глядя на Роберта и думая о Морисе, познавшем успех и неудачу. Как повлияют на Брезача тридцать лет достатка, работы, разочарования?

– Мой юный друг, помни о человеке, лежащем в больнице, – медленно и отчетливо произнес Джек.

Брезач удивленно посмотрел на него, скользнув взглядом по отделявшему его от Джека восхитительному бюсту Барзелли, обрамленному розовыми кружевами. Джек с серьезным видом поднял руку, предупреждая, поздравляя, выражая свою любовь, – так поднимают руку в прощальном жесте отцы, под грохот оркестра провожая своих сыновей-капитанов на далекие войны.

– Что это на вас нашло сегодня, Джек? – спросил Брезач. Джек заметил, что голос Роберта звучал сейчас более хрипло, чем обычно, и покачал головой, вспомнив, сколько его друзей и подруг погубили себя алкоголем, утонули в этом коварно поблескивающем море.

– Вино, нервы, честолюбие, женщины, переутомление, – лаконично ответил Джек.

Повернувшись, он приветливо улыбнулся миссис Холт; она парила над столом, словно сойдя с картины, которую нарисовал бы Марк Шагал, если бы он родился в Оклахоме и жил в Риме. Миссис Холт сказала:

– Я очень хочу, чтобы вы, Джек, познакомились с миссис Лусальди. Она любезно согласилась отдать нам своего сына. Она знает, что на этот раз у нее родится мальчик. У нее уже есть четыре мальчика и две девочки, и она всегда угадывала верно. Сегодня она была у нас дома. Жаль, вы не видели ее. Она громадная, как рояль, у нее чудесная смуглая кожа, она сидела у нас с платком на голове, и мне показалось, что в наш palazzo вошла богиня плодородия.