Две ночи и тысячи дней (СИ)

Дженсен обхватил блестящей от масла ладонью твердый горячий член и принялся водить по стволу, обильно смазывая маслом, втирая. Масла было много, оно капало с его руки на пах. Дженсен, увидев это, принялся второй рукой втирать масло и туда, размазывая по бедрам и животу принца. Комната наполнилась крепким ароматом лимона. Может, это дурман говорил в нем, может что-то другое, но Дженсен вдыхал этот запах и дурел от него. Принц закрыл глаза и откинул голову, шумно и часто дыша через нос. Он не останавливал наложника, пусть. Руки были умелы, а желание их хозяина очевидным. Он давно не испытывал ничего подобного, а потому тоже хотел насладиться.

Когда возбуждение принца стало нестерпимым, Дженсен вновь оказался на кровати, лежа на спине. Он смотрел на принца блестящими глазами и тихо улыбался, раздвигая ноги. Принц ему усмехнулся, склонился и поцеловал - крепко, жарко, пока входил в него, не встречая сопротивления. Гаремный мальчик, как ни крути. Но теперь Дженсен сам обхватил его руками, прижался теснее, выгибаясь и сжимая мышцы внутри.

Одним из преимуществ Дженсена, как любимца многих, было его тело. Потому что он знал, что и как с ним делать. И если другие быстро надоедали визирям и гостям, потому что тело изнашивалось, то Дженсен сразу понял, что с ним будет, и вычитал в одной книге несколько уловок и упражнений, - остальные придумал сам - держа себя в тонусе и иногда даже легком напряжении. Поэтому, несмотря на шквал эмоций и ощущений, тело тут же подстроилось, и Дженсен начал сжиматься, ритмично и достаточно часто. Халед был… другим. Он не пытался насытиться, он двигался размеренно и плавно, что делало ощущения приятными для обоих… любовников.

Это слово всегда было для Дженсена лишено смысла. Однако сейчас его определенно не использовали, им наслаждались, и в груди от этого тлело приятное чувство. Тем более, что и он, прикрыв глаза, наслаждался.

Халед, будучи лишенным соблазна гарема, не был столь эгоистичен, каким мог показаться. Пусть не совсем всегда, но наслаждались обычно оба - и он, и тот, кто был в его кровати. Ему не были чужды плотские утехи, но и жизнь его не строилась на удовлетворении лишь животных инстинктов. И менять свои привычки он не собирался. К тому же Дженсен был хорошим мальчиком, во всяком случае, сейчас, с ним, и он, как никто, его понимал - его и его чувства. Пусть насладится. Пусть попробует что-то, отличное от привычного ему. Это, конечно, была палка о двух концах, но… как говорил его прадед: “Делай добро и бросай его в воду. Оно не пропадет, добром к тебе вернется”. Конечно, прадед говорил это не в буквальном смысле, в их землях воды было не слишком много, и каждый год часть посевов погибала от засухи. Повзрослев, он понял, что сказанные слова были метафорой. Но сейчас он именно этим и занимался - делал, как говаривал прадед. И ему нравилось.

Ему нравилось, как постанывал Дженсен, как выгибалось его тело, как сжимались мышцы внутри. Наложник наслаждался, это было заметно - непривычное к подобному тело периодически дергалось, словно пыталось вернуться к чему-то другому, но движения и ощущения, даримые им, заставляли тело расслабляться и отдаваться этим ощущениям. И тому, кто их дарил. То есть ему, принцу.

Закусив губу, Дженсен цеплялся за плечи и руки Халеда, то ли пытаясь оттолкнуть, то ли пытаясь обнять сильнее. Этот мужчина не только брал, но и отдавал.

С Дженсеном еще никто так себя не вел, даже шейх. Да, он был часто добр и позволял ему кончать, но те ощущения ни в какое сравнение не шли с тем, что происходило сейчас.

А еще ему хотелось целоваться. Не сдержавшись, он приподнялся и коснулся губами шеи Халеда, ощутив под языком снова ту самую жилку жизни, которая сейчас быстрыми толчками гнала кровь. Прикрыв глаза, он тихо стонал, боясь показать свой настоящий голос, не зная можно ли это делать.

Принц чуть улыбнулся, поймал губы наложника своими, прижал его своим телом к кровати. Движения его стали более быстрыми, более рваными, более глубокими. Как и его поцелуи. А пухлые губы Дженсена были созданы для поцелуев. Этим принц и пользовался, с жадностью целуя, заглушая даже эти тихие стоны. Ему было интересно, насколько громко может звучать, но сейчас это было никому не нужно.

Оторвавшись от чужих губ, он прошептал на ухо Дженсену:

- Хочу, чтобы ты кончил. Тебе придется постараться, но ты сможешь. Я хочу чувствовать, как ты будешь сжиматься вокруг моего члена.

- Да, господин, - выдохнул тот. Ему было действительно хорошо, и принц, улегшись сверху, зажал его член меж их телами - все это поможет ему сделать так, как хочет принц. Как хочет он сам. И не просто хочет, но и может.

Но Халед был близок к разрядке раньше, чем он. А потому приподнялся и обхватил пальцами его член. Пожалуй, Дженсен кончил больше от неожиданности и слишком ярких ощущений. Губы Халеда поймали его собственные, заглушив, его последний вскрик.