В вагоне стыло зимнею порою. Прижавшись в тамбуре щекою к стеклу, измазанному гарью, где весь букварьныйподъездный сленг, знакомый поневоле от всякой моли, нам глаголит, куда направиться, – взирает, с мечтой о чае,парнишка русый, мoлодец плечистый, осанистый и сноровистый. Не знают ближние, соседи, куда он едет.К тому ж ни ближних, ни соседей нету. Похоже, что по белу свету давно мотается. И беды — помяты кеды,потёртый тощий рюкзачок свисает, и лихо вздёрнута косая, как нахлобучена охапкой, седая шапка, —свидетельствуют о себе примерно. В кармане пусто соразмерно. Мелькают за окном просторы и семафоры…Иван родился где-то в Лебедяни. Что было в возрасте том раннем — годами рановато бряцать, — годков семнадцатьтому назад, имеет представленье, как о застывшем безвременье. По слухам, был пожар: руины на имениныдостались Ване – смерть отца и мамы. Такая вот случилась драма. Спасти смогли сестру и брата… По интернатам,кого – куда, их разметали годы. Была порода – и нет породы. Чужие люди, чьи-то семьи — всё мелкотемье.