Две поэмы и избранные стихи

Очнулся ум в младенчестве босом
в Добрянке. Дом бревенчатый, крыльцо,
по огороду куры бродят сонно,
цыплята глупо носятся гуськом,
ведро в колодце брякает кольцом.
Живали, так сказать, слегка стеснённо.

Старушка вместо матери была —

Ариной звали; одиноко ей
на старости пришлось тужить без мужа.
Ванюшку пацаном подобрала.
Читала сказки. Не было добрей.
Боялся только, что больна, не сдюжит.

В науках школьных преуспел вполне.

По вечерам на станции тайком
картошкой приторговывал варёной,
чтобы копейки принести казне
домашней: всё, что мог своим трудом…
Гордился личным вкладом, просветлённый.

Ванюшка, сделай; Ванечка, приди,

поправь и помоги – со всех сторон.
Умён, и нарасхват, и расторопен.
Учись-ка знай; и вечно впереди:
и «пять», и «молодец», и «чемпион».
И в доме всё путём – ну, прям, феномен.

Да не судьба. Старушка умерла.

Из-под надзора тотчас драпанул,
не утирая слёз, – уже учёный.
И вновь дорога дальше повела,
Иван её намеренно согнул,
умом прозревший, сердцем закаленный.

На самом деле вовсе не пропал,

а странствовать пустился по стране
и безбилетником узнал Россию.
Челночничал с вокзала на вокзал,
то прятался, то примыкал к шпане,
и родину увидел как стихию.

И реки широки, леса – темны;

за цепью гор – долины и поля,
равнины и холмы, и всюду – люди…
Как в мощном вихре, переплетены
их судьбы, жизни и сама земля.
Работают…, а думают о чуде.

Тоска томила: где же Лебедянь?

И как её найти, в каком краю?
Был в Кашине, Коврове, в Гусь-Хрустальном.
Был в Истре и Ельце. И где та грань,
пройдя которую, ты – не в бою,
а в мире справедливом, идеальном?

Ванюшу встретил в Троицке дедок,

сказал: «Тебя, сынок, ждет чудо, да! —
И жжет глазами, передав поверье. —
Тебе минул шестнадцатый годок,
а через год твой возраст навсегда
застрянет на семнадцати, поверь мне.

А как, – продолжил, – сыщешь Лебедянь, —

тебя там ждут, – так юность потечёт,
как прежде. Многотрудный путь, далёкий:
душе и телу – нахлебаться всклянь;
верстам и километрам минет счёт,
пока увидишь край тот синеокий».

И дал Ванюшке жостовский поднос

да яблоко к нему – такое б съесть! —
антоновское: «Так оно и будет
показывать на каждый твой распрос,
и где те спать, и где пока осесть,
и далее идти тебя принудит…

В той Лебедяни счастлив весь народ:

там солнце греет в солнечные дни,
зимою много снега и веселья;
на утро приготовлен бутерброд,
живут добротно, будто все – сродни,
никто не унывает от безделья.

Там каждый – самый; сам себе творец;

там выбирают умного во власть;
златые горы там, и небо – сине;
и каждый заработал на дворец,
и не толкнёт того, кому упасть.
Эх-ты, сынок, вот там и есть Россия!»

Проговорив, исчез дедок-вещун,

а яблочко толкает под откос, —
с горы, навстречу людям на дороге.
Иван плутает, как медведь-шатун,
и вскоре принесли в Болванский нос
затёртые Иванушкины ноги.