Две повести о любви

До сих пор не понимаю, почему я все-таки тогда поехала с ним. Наверное потому, что он, действительно, не кокетничал, как я просила. Другой бы на его месте кинулся заверять, мол, да что вы, да ничего такого не имел в виду, просто хотел помочь красивой женщине. Может быть, я в глубине души хотела еще пару раз заглянуть в эти диковинные глаза, во всяком случае, если б я не села в тот дождливый октябрьский вечер в его Рено все того же неопределенного цвета, мой рассказ на этом можно было бы считать законченным, а ведь он только начинается.

Мне никто никогда не вернет
беззаботных летучих дней,
и никто уже не назовет
ни любимой, ни просто своей.
Это надо учить наизусть,
здесь ни смысла, ни логики нет.
Просто делим бездонную грусть
на количество будущих лет.
Я сама не своя, ни чья,
я живу незаметно, неброско.
Так во тьме догорает свеча,
плачет каплями талого воска.
Так осенний томится дождь,
сознавая, что льет напрасно.
И на всю мою жизнь похож
этот день тоскливый ненастный

Глава третья Фисташковое вино

Несколько минут ехали молча.

— И все-таки с вами не может быть того, что со всеми случается сплошь и рядом?

— Вы хотите, чтобы я за пять минут рассказала вам историю своей жизни?

— Да нет, Арина. Вы вправе делать то, что пожелаете. Вы можете вообще ни слова больше не сказать. Я просто везу вас домой, вот и все.

— Ну откуда вы, собственно...

— У вас в карточке все написано. Это же элементарно, Ватсон.

Затормозив на светофоре, он повернулся ко мне и слегка улыбнулся.

— Кстати телефон я ваш тоже знаю.

— Ах, вот так, значит. Очень предусмотрительно. Ну тогда слушайте мою речь и не перебивайте.

— Речь, конечно, будет без кокетства?

— Без. Еще раз перебьете, пожалеете, что стали флебологом.

— Молчу-молчу.

Нравился мне всё больше. Более того, он был мне, я бы сказала, лингвистически симпатичен. Мужчина, который в состоянии синтезировать фразу наподобие «Вы вправе делать то, что пожелаете», в наше время — существо ископаемое.

— Мне очень лестно, что вы обратили на меня внимание до такой степени, что решились на столь банальный способ сближения. Я понимаю, интеллигентному человеку это нелегко, он сильно рискует показаться обыкновенным дешевым бабником, вы на это пошли, значит вы либо не интеллигентный человек, а мне не хотелось бы так думать, либо вы имели на это веские причины, о которых вы мне, надеюсь, скоро расскажете. Теперь о себе. Вы, я думаю, знаете, сколько мне лет, Холмс, легко предположить, что у меня в жизни все уже было, и, возможно, не один раз. И любовь, всякие там замужества, разводы, дети, конечно. Но ведь это я сама вам сейчас сообщаю, что все это было. Вы-то не знали, наверняка, что я не замужем. Как же вы осмелились...

— Вы правы. Я рисковал. Если бы вы оказались бы замужем, я бы вас просто отвез домой и все.

Просто и логично. Я начала волноваться.

— Раз я не замужем, значит, не все?

— Я надеюсь, по крайней мере.

— Сергей Дмитриевич, ваша самонадеянность просто обезоруживает. Быть может вы уже не раз проводили подобные акции с вашими пациентками. И, видимо. Довольно успешно, поскольку так уверены в себе. Но в моем случае вы ошиблись. Я вас не виню. Вы не могли предполагать, что есть на свете такие дуры, как я. Которые не захотят заводить дешевые романы с преуспевающими докторами. Так вот...

Я перевела дух и украдкой взглянула на Сенцова. Странно, на его лице не было и тени оскорбленного самолюбия. Он слушал с каким-то удивленным вниманием.