Две повести о любви

— Да-а. В одном я согласен с твоей мышью. Чтобы резвиться на просторе нужны деньги, и не малые. Кстати лишние деньги — это лексически несовместимая конструкция, ибо.. — Федор демагогически поднял указательный палец, — деньги не могут быть лишними по определению. Все. Всем спасибо, все свободны.

И клонированный Федор, схватив на лету огромный зонт, выскочил в собственную жизнь.

Короткая нить, короткая память,
короткий у жизни срок,
нельзя ничего ни отнять, ни прибавить,
у каждого свой клубок.
А я бы хотела свой серый клубочек
покрасить в любимый цвет, —
в цвет «карие» очи, в цвет «белые ночи»,
в цвет самых счастливых лет.
А ты, если хочешь, покрась свой клубочек
во цвет моих синих глаз.
И ниточки эти возьмут наши дети
и будут помнить о нас.

Глава пятая Играем в «Что, Где, Когда?» Музыканты против флебологов

С тех пор мы стали встречаться с Сенцовым. Вечерами после работы он заезжал за мной и мы ехали куда-нибудь ужинать. Часто ездили за город, бродили по осеннему лесу или выезжали на скоростную трассу и неслись, как сумасшедшие. Иногда я садилась за руль и тихо брела с установленной скоростью, как самый законопослушный автомобилист. Впервые за много лет я общалась с мужчиной, которого мне было интересно узнавать. Сенцов был разнообразен — терпелив, галантен, весел, сдержан, снисходителен, наивен, остроумен, немногословен. Он удивительно умел соответствовать мне, это у него получалось спонтанно, как будто он долгие годы изучал мой тип личности и даже защитил на мне диссертацию. Иногда, в разгар какого-нибудь занимательного разговора, я вдруг ловила на себе его взгляд, в котором было что-то такое, во что мне трудно было поверить. Наши отношения день ото дня удивляли меня все больше, рождая во мне мысли и чувства, на которые я уже ни в коем случае не рассчитывала в жизни и, более того, я их боялась. Я знала, что Сенцов живет один, но вопрос о том, чтобы проводить время у него был мною закрыт раз и навсегда. Я не хотела провоцировать обстоятельства, подталкивающие к близости. Видимо, он об этом догадывался, потому что ни о чем не спрашивал и других попыток не предпринимал.

— Алло, Арина Юрьевна, это флеболог беспокоит, как наша ножка, как настроение, что-нибудь случилось? Я же чувствую, вас же что-то беспокоит?

— Да, беспокоит.

— Что?

— Не что, а кто. Вы же сами только что сказали. Флеболог меня беспокоит.

— Чем же он вас так обеспокоил?

— Тем, что... я думаю о нем... иногда, — господи, зачем, ну зачем я это сказала? Ну всё, сказала и сказала, теперь уже не вернешь.

Молчание в трубке показалось мне подозрительно-торжествующим. Затем раздался типично докторский голос

— Вы знаете, это вполне нормально, да, совершенно естественная реакция, ничего страшного, это я вам как врач говорю, я думаю даже, что нужно закрепить достигнутый эффект, да.

— Вы думаете? И как же? — Решила я подыграть.

— Принимать флеболога ежедневно.

— Натощак?

— Нет, натощак — это, пожалуй, слишком. Не будем пока натощак, а вот перед сном...

— До еды или после?

— Во время еды. Аринушка Юрьевна, во время вкусной и полезной еды в кафе «Блюз» сегодня после работы. И, пожалуйста, не вздумайте отказываться. Это в лечебных целях.

— Ну что ж, лечить, так лечить, как поет Розенбаум.

Вечер был на редкость теплым для середины ноября. Мы выехали на окраину города, гуляли по набережной в старом парке, болтая о всяком разном.

— Стихи? Надеюсь вы не собираетесь читать мне стихи? Особенно свои.

— Господи, кто вас так напугал своими стихами?

Сенцов засмеялся.

— Я спросил, просто, чтобы сверить вкусы. Мне почему-то необходимо, чтобы они совпадали.

— Извольте, я не люблю стихи. Вернее я люблю только свои собственные стихи.

— Вы пишете стихи? Вы?

— Вы так удивляетесь, как будто я слепоглухонемая или неграмотная. Ну почему я не могу писать стихи, скажите пожалуйста, сделайте милость?

— Значит, вам можно, а другим, значит, не рекомендуется?

— Почему же, пишите на здоровье. Только не навязывайте их окружающим. А свои стихи я люблю потому, что они — мои. Если бы они мне не нравились, я бы их не сочиняла. Но я их никогда никому не показываю.

— Почему? Комплекс неполноценности?