Две птицы на снегу

– Да вон Яр с гостинцами. Семью навещал, праздник же. Надо спросить потом, как они поживают…

– Семью? – осторожно уточнила Лета. Вряд ли имелась в виду жена, иначе к его похождениям не относились бы так спокойно, но…

– Мать и сестру. Его матушка делает просто изумительный медовец, никакие столичные изыски в подметки не годятся! – уверенно сообщил Белогор.

А Лета подумала, что отвлекаться от Вольнова было очень плохой идеей, и лучше бы она ушла бродить в одиночестве по улицам. Потому что ко всем прежним неприятным ощущениям добавился очередной всплеск стыда. Опять она подумала о нем хуже, чем он есть. Он-то своих родных поздравил, несмотря ни на что, а Лета… Она даже не предупредила, куда уехала. Даже весточку не отправила! И о ней никто не волновался и не пытался разыскать, иначе нашли бы уже. Хороши семейные отношения…

Решив исправиться хоть немного, Лета сосредоточилась, создавая сообщение с поздравлением. Оно вышло скучным и формальным, но вполне приличным – и по форме, и по содержанию, и по длине.

– А где ваши родные? – спросила Горская соседа, отправив маленькую волшебную пичугу в полет. Путь ей предстоял далекий, но весточки перемещались быстро.

– Куда Творец послал, – вздохнул тот. – Я сирота.

– Простите, я не знала, – смутилась Лета, расстроенная тем, что снова попала впросак с на первый взгляд простым и безобидным вопросом.

– Да ничего страшного, это давно случилось. Я из Серогорки, а тогда гостил у родни, поэтому выжил. Слышали про нее, наверное?

– Да, конечно. Еще раз простите, я не хотела…

– Не надо извиняться, – улыбнулся он. – Пока мы помним близких – они живы, так ведь? Родители, сестра… Я из-за того случая и в пограничники пошел.

– И как вам служба?..

История эта была не уникальна, случилась чуть больше десяти лет назад и кончилась обычно. Порой Разлом выплескивал в Зеленый лепесток целый вал тварей, явление это называлось «Прорывом» и обычно заканчивалось большими человеческими жертвами. Вот и тут порождения Разлома смели заставу и, пока их всех перебили, уничтожили несколько небольших городков дальше нее.

На новую тему Белогор перескочил легко и принялся травить байки, к нему присоединился и командир, порой замечания вставляла и Ягира. Не то чтобы кто-то из них оказался ярким, запоминающимся рассказчиком или вспомнил какие-то уникальные истории, многие из них Лета слышала раньше с небольшими изменениями – и в госпитале, и раньше. Но все равно лучше было слушать и участвовать в разговоре: некогда думать.

Потом Лебедев начал осторожно расспрашивать Лету о ее работе и, к удивлению женщины, проявил похвальную осведомленность – и труды ее наставника знал, и вообще представлял работу силовиков лучше, чем подавляющее большинство ее знакомых. Расспросил и о повреждениях Вольнова, и о других интересных случаях.

И все шло неплохо, пока Яроплет не поднялся со своего места, и его не встретили восторженными подбадриваниями на пути к сцене. Он нашел где-то сбоку, за сценой, обыкновенный стул со спинкой и поставил перед музыкантами, поздоровался с ними и перекинулся парой шуток, потом не спеша устроился на стуле с гитарой.

Уже по реакции на него остальных Лета заподозрила, что вновь отнеслась к Вольнову несправедливо и оценила его ниже, чем стоило: он явно обычно исполнял что-то хорошее и делал это неплохо, раз ему так радовались в зале.

И лучше бы он пел простые, любимые тут песни. Военные, народные, да любые, только не…

Феникс играл хорошо. Феникс играл романсы, которые Лета обожала с юности. И пел. У него был совершенно изумительный, наработанный баритон – не профессиональный, но какие-то уроки он явно брал.

Летана с тоской задумалась о том, есть ли вообще что-то в этом мире, чего не умеет этот человек?

Она знала эти романсы до последней ноты, нежно любила их и до кома в горле хотела подпеть. На два голоса получилось бы, наверное, очень пронзительно, но…

Демон его побери, этого феникса!

Дождавшись паузы, когда Яроплет отложил гитару и под смех пошел за бокалом, Лета извинилась перед соседями и шмыгнула из зала прочь. Потому что это было невыносимо.

Летана запрещала себе об этом думать, но чем дольше она за ним наблюдала, тем отчетливей вспоминала, почему влюбилась тогда, в годы учебы. И гитара с мягким баритоном стала последней каплей. Тот мальчишка у нынешней Леты вызвал бы разве что ироничную усмешку, но проблема в том, что Яроплет больше не был тем мальчишкой. Он тоже повзрослел, стал интереснее, еще ярче. И чудесно пел романсы. А она… Она будто опять превратилась в ту тихую и скромную девочку, которую буквально завораживало чужое пламя. И, кажется, опять умудрилась влюбиться совсем не в того, в кого стоило бы.