Две строки до востребования

Аркадий Федорович в соседний дом, на квартиру к Гриньки пой матери, явился в нерабочую субботу. Пришел утром. Не так чтобы и утром совсем — на восьмой этаж лифт его поднял около одиннадцати часов. Время такое, что и самым ленивым пора бы уже подняться с постели и привести себя в порядок.

Этот час Киселев выбрал и по другой причине — не хотел, чтобы дома оказался сам виновник школьного переполоха. А то, что Гриньки в это время дома нет, Аркадий Федорович знал доподлинно. Только что несколько минут он простоял за домом, возле спортивной площадки, где Гринька Швырев, крепко сбитый, крикливый и решительный, в компании с ребятами (там был и Костя) азартно гонял потертый футбольный мяч.

На стук дверь открыли не сразу. Киселев даже успел подумать, что визит, пожалуй, было бы удобней нанести по вечернему времени, однако за дверью послышались шаги и щелкнул замок. Гринькина мать стояла за порогом в линялом халате, непричесанная.

— Вы… ко мне? — сонным голосом спросила она.

— Да вот, по-соседски, так сказать, — неловко произнес: Аркадий Федорович. — На пару минут, если разрешите.

— Чего ж, заходите, гостем будете… — Зевнув, хозяйка прикрыла рот ладонью и добавила: — Я вас знаю. Из шестого дома? Заходите… Я сейчас. — И она скрылась в узком коридорчике.

«Действительно не вовремя», — подумал Киселев. Но… разрешение получено, не стоять же у двери. Он прошел в комнату. Оглядевшись, присел на стул, поближе к краю большого стола, где на разостланной газете в беспорядке лежали тетради и учебники. Газета по полям была разрисована, синими ракетами, красными самолетиками и неизменным набором, как и во времена его детства, самых разнообразных пистолетов.

Все, что касалось Гриньки Швырева, в последние дни стало как-то особенно остро и возбуждающе интересовать Аркадия Федоровича. Он рассмотрел и диван, наспех прикрытый байковым одеялом. Там спал Гринька. У изголовья, на стене, приколота цветная журнальная иллюстрация — момент жаркой схватки хоккейных команд СССР — Канада.

«Правильно все, — отметил про себя гость. — Хоккейные кумиры пленили сердца сегодняшних мальчишек. И ракеты, коллекция пистолетов — все, как и полагается в мальчишеском возрасте. Может быть, не так уж, Лариса Васильевна, он и труден, этот навязший у всех в зубах Гринька?» — Аркадий Федорович словно бы продолжал мысленный разговор с завучем. Хотя — стоп. Не рано ли спешить с выводами? Там же, в изголовье, между подушкой и диванной спинкой, Киселев приметил сильно потрепанную колоду карт. Снова карты! Он вспомнил рассказ Леночки о неожиданно появившихся и так же таинственно исчезнувших новых картах. Но это явно не те. Много недель надо трепать карты — я то не станут старее этих. И еще Аркадий Федорович увидел на столе трехцветную ручку. Точно такая же, как у Кости. Не его ли? Но почему она тогда здесь?..

«Вот и получается, — сказал он себе, — живет сын своей какой-то жизнью. Какой — не знаю. Решает свои нелегкие мальчишеские проблемы. Какие — не знаю. Общается со двоими друзьями. Я их тоже не знаю… — Аркадий Федорович вздохнул, посмотрел на дверь. — Долго, однако, что-то Гринькина родительница не появляется. Видно, запоздалый туалет наводит…»

Он не ошибся. Вскоре в дверях появилась Валентина Петровна. Зеленоглазая, умытая, окончательно проснувшаяся, в зеленом нарядном платье. Улыбнулась гостю и скрылась за раздвижной ширмой, отгородившей часть комнаты. Только минуту и не было ее. И опять из-за ширмы вышла уже другая женщина — не с волосами цвета меди, а чернокудрая, и ростом совсем не та. На ногах ее были надеты туфли на такой высокой платформе, что сложить все Гринькины учебники вместе — как раз будет.

— Здравствуйте вам! — сказала она. — Давайте знакомиться. Валентина.

Киселев, немало пораженный переменой в облике хозяйки, почтительно приподнялся над столом.

— Аркадий… Аркадий Федорович.

— Федорович! — Валентина изумленно округлила зеленые глаза. — У меня муж — Федорович. Дмитрий Федорович. Муж… Был то есть. Десятый год не живем… — Она запечалилась. Потом белой рукой обвела в воздухе широкий полукруг. — Теперь здесь — одна. С сыном то есть… Хотите чаю?

Возможно, и надо, было посидеть, выпить чаю, а Киселев постеснялся.

— Спасибо. Уже пил. Встал рано.

— А я, грешница, до чего ж поспать люблю! — с удовольствием сказала Валентина. — Мне рано вставать — кож острый. Маменька, бывало, и водой на лицо мне брызгать, и одеяло стаскивать. Я сплю-ю! Ничего не надо… Тогда семечками угощайтесь. — Валентина сходила на кухню и поставила перед гостем тарелку семечек, горкой насыпанных до самых краев.

— Щелкаем с Гринькой, щелкаем — еще полмешка осталось.

Разламывая в пальцах хрусткую скорлупу, Аркадий Федорович выслушал рассказ о том, когда, где и зачем был приобретен мешок тыквенных семечек.

— Федорович, а если наливочкой вас угощу? — видя, что семечки не доставляют гостю большого удовольствия, совсем по-свойски предложила Валентина.

И от наливки Киселев отказался. А радушная хозяйка уже и графин из буфета достала, и рюмки.

Раз гость отказался — она и себе не налила. Замолчала, сидела грустная.