Две тайны Христа

Участь Иисуса предрешена, никто не решается да и не видит необходимости выступать в его защиту. Наоборот, в такие минуты вспоминается все: и богохульство, и непонятные слова о разрушении храма, и многое другое. Их беспокоит только одно: «Только не в праздник, чтобы не сделалось возмущения в народе» (Мф. 26:5). То же самое говорит и Марк (14:2). «Через два дня надлежало быть празднику Пасхи и опресноков. И искали первосвященники и книжники, как бы взять Его хитростью и убить…» (Мк. 14:1). Марк вкладывает эти слова в уста Иисуса, но это только литературный прием.

Совещание должно было окончиться поздно вечером в четверг, или, по иудейским меркам, уже в пятницу, которая наступила после захода солнца. Откладывать поимку Иисуса просто нет времени. И тут наступает время отмести две несуразности, о которых написано так много. Иисус не скрывается, и не думал скрываться. Он ничего не ведает о решении, а если и обладает даром предвидения, то все равно не предпринимает никаких действий. Импульсивного предательства Иуды либо нет вообще, либо оно носит, так сказать, очень ограниченный характер. Если б Каиафа и священнослужители приняли решение арестовать Иисуса на следующий день, они могли бы сделать это без всяких треволнений. Но у них нет времени. Арест Иисуса в пятницу влечет за собой перенос суда на субботу, чего допустить нельзя.

Донос Иуды в этих условиях выглядит как-то слишком лакированно, что ли. Только что вынесено решение об аресте возмутителя спокойствия, и тут же донос о его местонахождении. Слишком необычное совпадение. Скорее всего, Иуда был соглядатай, давно следивший за перемещениями Иисуса. Когда священнослужителям срочно понадобилась информация, они получили ее.

Остановимся еще на одной небольшой частной проблеме, на которую впервые обратил внимание К. Каутский. Он пишет: «Надо вспомнить, что это та самая толпа, которая вчера еще кричала: „Осанна“ (как царю, которая вчера еще устилала путь его своими одеждами и единодушно, без малейшего протеста приветствовала его). Именно эта привязанность к нему массы была, согласно евангелиям, главной причиной, почему аристократы искали смерти Иисуса, почему они боялись схватить его днем и выбрали для этого ночь.

И вот эта же самая толпа так же единодушно охвачена теперь чувством дикой и фанатической ненависти к Иисусу, к человеку, обвиняемому в преступлении, которое в глазах всякого иудейского патриота делает его объектом самого высокого уважения, т. е. в попытке освободить иудейское государство от иноземного владычества.

Что случилось, что могло вызвать такую внезапную перемену настроения? Чтобы сделать ее понятной, необходимы были очень сильные основания»[215].

Интересное соображение, не правда ли? А ровным счетом ничего не случилось. Город накануне Пасхи наводнен паломниками, среди которых огромное число почитателей Христа.

Пилат уже столкнулся с еврейским фанатизмом несколько месяцев назад, когда фанатики предпочитали смерть доставке штандартов в храм. Не мог он не понимать, что арест Иисуса вызовет вспышку фанатизма. Прекрасно знала настроение толпы и храмовая элита. У нас нет никаких сомнений в том, что при аресте Христа обе ветви власти действуют заодно. «Итак, Иуда, взяв отряд воинов и служителей от первосвященников и фарисеев, приходит туда с фонарями и светильниками и оружием» (Ин. 18:3). «Тогда воины и тысяченачальник и служители Иудейские взяли Иисуса и связали Его» (Ин. 18:12).

Совещание у Каиафы. Суд Синедриона и суд Пилата проводились в неурочное время, спешно. В этих условиях и Пилат, и Каиафа просто обязаны были сделать всё возможное, чтобы не допустить на суд паломников, настроением которых манипулировать было невозможно. Они могли разбудить, привлечь на свою сторону только жителей Иерусалима, своих приверженцев, фанатиков. Вряд ли их было больше, чем несколько сотен человек. У нас есть свидетельство Иоанна, что через 6 часов после казни около распятых осталось всего несколько человек (Ин. 19:25).

Могло ли подобное произойти в первый пасхальный день при стечении многотысячной толпы?

Все приведенные нами доводы заставляют нас усомнится в очевидности того, что пятница была первым пасхальным днем, но мы должны отдавать себе отчет, что, сдвигая начало Пасхи на любое число дней (непринципиально, на сколько), мы столкнемся с ожесточенной критикой, зачастую эмоциональной. Предпасхальной Тайной вечери не было.

Разумеется, вечеря была, и была, может быть, тайной, хотя, скорее всего, ничего тайного в ней не было, но она не была пасхальной. Для того чтобы заставить себя слушать, необходимо найти более веские аргументы в пользу того, что пятница не была первым пасхальным днем.

Наш самый сильный аргумент — свидетельство апостола Павла. Примерно за 15 лет до написания Евангелия от Марка в 1-м Послании к Коринфянам он много времени посвятил обсуждению вечери — факте бесспорном. Но… она не была ни тайной, ни пасхальной.