Две великие победы русского флота. Наварин и Синоп

При такой обстановке оставалось одно: прибегнуть к угрозе, опираясь на материальную силу, достаточную для ее осуществления. Союз трех великих европейских держав представлял именно такую силу. Турецкие сановники сами начинали, наконец, понимать опасность, а потому – по крайней мере по внешности – они казались иногда готовыми подчиниться суровым требованиям холодного размышления. Миновала уже необходимость «вручать» Дивану дипломатические документы посредством оставления их на софе, и французскому драгоману удалось прочесть турецкому министерству содержание второй ноты, заявляющей решение союза – «принудить» враждующия стороны к перемирию.

– Что это значит? Державы объявляют войну Турции? – спросил министр.

Ему объяснили, что в силу прочитанной ноты война еще не объявляется и союз великих держав не думает прекращать дружеских сношений с Портою, но, в видах крайней необходимости, решается препятствовать турецким войскам высаживаться на греческий берег. Объяснение не было понято, поэтому его пришлось повторить. Министерство снова отозвалось непониманием – как может быть совмещено понятие о дружбе с понятием о принудительных, насильственных действиях. «Не могут хворост и огонь безопасно лежать друг подле друга, не могут…» – повторял Рейс-эффенди.

Вообще говоря, вторая нота союзных держав вызвала крайнее неудовольствие и раздражение в турецком кабинете. Спустя некоторое время всем стало очевидно, что Порта решительно отказывается принять посредничество и что наступила минута, бросив дипломатические переговоры, обратиться к оружию…

Союзники так и поступили…[15]

Падение Миссолунги было далеко не последнею каплею горькой чаши, которую досталось испить греческому восстанию. Вновь пробудившееся в Европе сочувствие к Греции и ее патриотам, высылка денежных пожертвований и новые попытки дипломатии уладить дело были только паллиативными средствами к искоренению зла: средства эти дали грекам временно возможность продолжать начатое, но конечно, не могли остановить упадка материальных сил страны, а рядом с этим – что еще плачевнее – все резче и резче стали являться признаки нравственного разложения в среде представителей восстания. Сухопутная армия продолжала борьбу, но сражалась с врагом очертя голову, подвергаясь всем ужасам недостатка в продовольствии и боевых запасах; о единстве в действиях разрозненных войск не могло быть и речи; военный флот существовал почти лишь номинально. Между тем походы турецких полководцев Ибрагим-паши и Решид-паши по Греции были, по-прежнему, рядом побед над несчастными инсургентами, с каждым днем все более и более терявшими почву для борьбы с неприятелем. Египтяне Ибрагима ворвались снова в Морею[16] и прошли лучшие ее провинции, обращая жителей в рабство, насилуя жен, убивая детей, угоняя скот, разрушая города, села и деревни; с другой стороны, в половине 1826 года Решид-паша окончательно покорил западную Грецию, ворвался в ее восточные области и, подойдя к Афинам, приступил к осаде города. Небольшой греческий гарнизон заперся в Акрополе, между тем как другие отряды инсургентов в окрестностях Афин предпринимали отчаянные и иногда довольно удачные попытки спасти сограждан, засевших в крепости.

К довершению бедствий Греции, центральное управление страною шло из рук вон плохо. Всем было очевидно, что существующее правительство роняет власть и оказывается бессильным направить дело к желаемому исходу; нужны были представители более энергичные, более способные и популярные, но общественное мнение долго не могло остановиться на избраннике. К тому же явились неизбежные в таких случаях борьба партий и интриги, иногда не имевшие ничего общого с народными интересами… Наконец, Колокотронис стал настаивать на выборе достойного правителя. Выбор его остановился на графе Каподистрии; английская партия долго противилась этому назначению, опасаясь, что оно послужит расширению русского влияния на греческия дела. Партия Колокотрониса, однако, восторжествовала: 11 апреля 1827 года конгресс в городе Трезене единодушно избрал графа Ивана Антоновича Каподистрию, в то время находившегося в Петербурге на русской службе, президентом, или регентом Греции на семь лет, с назначением временного правительства из трех граждан до прибытия нового президента.