Две Войны

Эмри перед самым нашим отбытием рассказал мне об одном человеке, не просто шпионившим на баалоборцев, но являвшемся своеобразным главой их тонкой, но весьма прочной сети, опутавшей мой корпус. Этаким пауком, сидящим в центре этой паутины, и дергавшим за ее ниточки, что вели прямым ходом в Феррару. Звали этого паука отец Фиорентино и был он капелланом нашего корпуса, но что самое неприятное некоторые рыцари прислушивались к его словам куда больше нежели к моим. Придется переговорить с ним и убедить, что эльфийская лекарская магия никоим образом не повредит бессметным душам благородных рыцарей.

Я пригласил клирика в свои апартаменты, выделенные королевой Зиниаду. Обставлены они были практически аскетично, что должно было несколько потрафить отцу Фиорентино, человеку истинной Веры, совершенно не приветствовавший какую-либо роскошь. На столе стояли лишь блюдо с хлебом, кувшин с водой и две глиняных чашки. Отец Фиорентино явился точно в назначенное время, одет он был в просторную черную рясу капеллана, под которой легко помещались доспехи, оказывающиеся весьма кстати во время битвы. Как и должно капеллану отец Фиорентино шел в бой в первых рядах, высоко неся неприкрытую шлемом голову и сокрушая врагов здоровенной епископской булавой. Это орудие стоило особого упоминания. Его и двумя руками не всякий человек поднимет — я лично пробовал — куда более внушительного телосложения, а отец Фиорентино был тощ как жердь и глядя на него никак нельзя было сказать, что этом столь немощном на первый взгляд теле скрывается такая сила. Силища, как сказал бы какой-нибудь темный крестьянин, именно это несколько грубоватое словцо подходило клирику как нельзя лучше.

Я склонил перед ним голову для благословения, а после пригласил садиться. Отец Фиорентино одобрительно улыбнулся, но ничего не сказал, предоставляя начать беседу мне. Ну да, он из тех людей, что предпочитают оставлять за собой последнее слово.

— Я пригласил вас, ваше преосвященство, — обратился я к нему (отец Фиорентино был епископом), — для весьма важной беседы. На, так сказать, богословские темы.

— И что это за тема? — поинтересовался отец Фиорентино, хотя я бы правую руку отдал за то, что он отлично знал о чем я собирался говорить с ним.

— Отношение Господа к эльфам, — решил я несколько удивить непрошибаемого епископа, — и магии, не приносящей вред человеку.

— Любая магия приносит вред, — отрезал клирик. — Может не телу, но душе. Ибо любая магия — от Искусителя.

— Но Совет кардиналов в Ферраре признал это мнение ошибочным, — возразил я, — и Отец Церкви поддержал их.

— Я излагаю лишь то, что думаю сам, — пожал плечами отец Фиорентино.

— А это не является нарушением закона? Указы императора — закон для всех мирян страны, я считал, что это же относится и клирикам. Решения Совета кардиналов, поддержанные и одобренные Отцом Церкви, разве не являются законом для священнослужителей?

— Не то чтобы законом, — протянул епископ, — скорее правилом. Мы не обязаны подчиняться им безоговорочно.

— Но и прямо перечить не можете, — я сменил тон с благожелательного на более жесткий. — Вы же, ваше преосвященство, настраиваете моих рыцарей и простых солдат против эльфов и их магии. Вы что же, не понимаете, нам сражаться с эльфами плечом к плечу и недоверие губит всякую армию скорее всяких врагов. И в магии мы нуждаемся не меньше, чем в луках и стрелах эльфийских стрелков. Мы теряем время из-за того, что мои воины отказываются от магического лечения, в один миг способного поставить их на ноги.

— И сгубить душу, — улыбнулся отец Фиорентино. — Заплатить бессметной душой за телесную мощь — неравноценный получается обмен, не находишь, сын мой?

— Вы снова перечите Совету кардиналов и Отцу Церкви.

— Их решения не определяют положение вещей.

— Считаете, что его определяете вы, ваше преосвященство?

— Не дерзи мне, сын мой!

О, да мне удалось вывести его из себя! Небывалая удача. Или наоборот.

— Вы не ответили на мой вопрос, ваше преосвященство, — рискнул напомнить я. — Гордыня настолько поразила вас, что вы считаете, что можете определять текущее положение вещей, никоим образом от человека не зависящее? Господь даровал нам душу и лишь он распоряжается ею, судя человека по поступкам его.

— Это верно, сын мой. — Быстро же епископ пришел в себя, вон даже улыбается. — И прибегнув магии, какой бы она ни была, человек совершает поступок, губящий его бессмертную душу.

— Даже если он прибегает к ней во имя Господа и во славу его. Мы сражаемся не с мятежными баронами или королями и даже не с кордовскими или халинскими мегберранцами, наши враги — твари проклятой богини Смерти. Да, эльфы лишь признают Господа, но не поклоняются ему, да, они не преследуют своих магов и не ставят магию вне закона, но они — наши союзники и приходили на помощь императору. Теперь мы помогаем им и не должны отворачиваться от них. Эльфийские маги протягивают нам руку, мы же отвергаем ее. Это вбивает клин между нами, расширяет проспать и без того достаточно большую и глубокую.