Двенадцать

Потому что тебе не надо, чтобы посы узнали, что ты болен, не говоря уже о красноглазых. Этого никогда не говорили вслух, но люди на плоскоземье не питали никаких иллюзий насчет того, зачем здесь нужна больница. Мужчина, женщина, молодой, старый, без разницы. Ты уходил за эти двери, и тебя больше никто не видел. Уходил на корм.

Койки стояли в четыре этажа, по двадцать в длину, в десять рядов. Восемь сотен человек, набитые, будто груз, в помещение размером с хлев. Люди вставали, нахлобучивали шапки на головы детей, что-то бормотали себе под нос, шевелясь с тяжкой покорностью живого скота, и шли к двери.

Быстро оглядевшись, чтобы убедиться, что за ней не следят, Сара присела рядом со своей койкой, приподняла одной рукой матрас и просунула под него вторую. Достала из тайника аккуратно свернутый лист бумаги и тут же спрятала в карман туники. И встала.

– Джеки, – тихо сказала Сара. – Вставай.

Старая женщина лежала на койке в позе эмбриона, подтянув одеяло к подбородку. Ее слезящиеся глаза тупо смотрели на серый свет, нисходящий из высоко расположенных окон. Сара всю ночь прислушивалась к ее кашлю.

– Свет, – сказала Джеки. – На зиму похоже.

Сара пощупала ее лоб. Лихорадки нет, скорее, холодный. Сложно сказать, сколько Джеки лет. Она родилась здесь, но ее родители пришли сюда из другого места. Джеки не любила говорить о прошлом, но Сара знала, что она пережила мужа и троих детей. Мужа отправили на корм за преступление. Он вступился за друга, которого пос бил дубинкой.

Помещение быстро пустело.

– Джеки, прошу тебя, – сказала Сара, тряся ее за плечо. – Я понимаю, что тебе тяжело, но нам правда надо идти.

Глаза женщины сфокусировались на лице Сары. Она дернулась и сухо кашлянула.

– Прости, милая, – с трудом сказала она, когда кашель кончился. – Я не хочу выглядеть несговорчивой.

– Я просто не хочу пропустить завтрак. И тебе тоже надо поесть.

– Вот так вот, ты все за мной ухаживаешь, как всегда. Помоги старухе слезть, а?

Сара подставила Джеки плечо и опустила ее на пол. Тело почти невесомое, будто одна кожа да кости. Джеки снова сотряс кашель, звук, будто камешки в мешке перекатываются. Затем она медленно выпрямилась.

– Ну вот.

Джеки сглотнула. Ее лицо покраснело, на лбу выступили капельки пота.

– Все лучше.

Сара сняла одеяло с ее койки и накинула ей на спину.

– День холодный будет. Держись ко мне поближе, о’кей?

Губы Джеки разошлись в беззубой улыбке.

– А где мне еще быть, милая?

Свое пленение Сара едва помнила. Предчувствие неминуемой смерти, того, что все кончено, а потом немыслимая сила, безжалостная и мощная, схватила ее и понесла. Земля, улетевшая вдаль, когда Зараженный подбросил ее в воздух. Почему он просто не убил ее? Снова сильный рывок, когда другой Зараженный поймал ее, потом третий, и еще, с каждым полетом она оказывалась все дальше от стен форта и света, все глубже во тьме. Ее перекидывали, будто мяч в детской игре, игре за пределами ее понимания. Последний рывок и удар, который из нее едва мозги не вышиб, когда ее швырнули в фургон грузовика. Возвращение в сознание, ужасающее, будто она карабкалась по лестнице из ада лишь для того, чтобы попасть в другой ад. Дни без воды и еды. Бесконечные часы в тряске, вопросы без ответа, которые произносили шепотом. Куда их везут? Что с ними происходит? Почти все пленники были женщинами, из гражданских служащих Розуэлла, но были среди них и несколько солдат. Крики покалеченных и перепуганных. Обволакивающая тьма.