Двенадцать королей Шарахая

Куда же вы отправились, мой Король?

Руки тряслись, сердце билось как бешеное. Никогда еще Чеда не была так взволнована. Казалось, что мама наблюдает за каждым ее шагом, осматривает вместе с ней роскошный ковер в поисках следов Кулашана.

На ступеньках темнели отпечатки подошв, но они могли быть оставлены и неделю назад. Чеда начала беспокоиться, что он сбежит, выдаст ее…

Пусть он не разглядел ее лица и не знает, кто она, но, расспросив Королей и Дев, конечно, сложит два и два.

Ее мысли прервал надсадный кашель, доносившийся из-за верхних дверей, украшенных знаком Кулашана – павлином, расправившим хвост. Чеда взбежала по ступеням, дернула двери, но они оказались заперты изнутри на засов.

Она убрала шамшир в ножны, достала из поясной сумки зубчатую цепочку с кольцами по краям и, накинув ее на засов сквозь дверную щель, принялась пилить. Через несколько минут засов поддался наконец, и она с тяжело бьющимся сердцем распахнула двери, на ходу потянула клинок из ножен.

Двери отворились бесшумно, за ними оказалась еще одна лестница, ведущая в полутемную, похожую на пещеру комнату, освещаемую сверху лишь фонарем.

Чеда достала из-за пазухи три оставшихся цветка и как могла растрясла по комнате сияющую пыль. Ударила цветком по двери и бросила его у подножия лестницы.

Снова послышался кашель, но не сухой, как раньше, а влажный, как у человека, доживающего последние дни. Чеда знала этот звук, слышала его много раз на обочинах Розового квартала, на Отмелях и в Узле, даже на базаре иногда. Так кашляли чахоточные больные, но Кулашан точно не страдал чахоткой. Чеда оказалась права, пыльца и есть его слабость. Всегда ли ему было так плохо? Или болезнь проявлялась постепенно, четыреста лет, пока не достигла пика? Чеда надеялась на первый вариант.

Дойдя до верха, она ступила в комнату и увидела над головой высокий купол, украшенный мозаикой.

– Что за голубка меня посетила? – прохрипел голос из теней, эхом прокатившись по комнате, между горшков с пальмами и пустынными папоротниками, шпалерами, шелковыми кушетками и витринами розового дерева, в которых красовались начищенные мечи, длинные копья, нефритовые вазы и бронзовые курильницы.

Чеда прислушалась: вдруг враг выдаст себя? Встряхнула цветком, сделав защитный круг из пыльцы, надеясь, что этого достаточно будет, чтобы сдержать Короля.

Снова раздался кашель, заметался по комнате, как колибри. Невозможно было понять, откуда он доносится.

– Ты пришла помочь мне, пока Короли и Девы держат оборону в Таурияте, голубка?

Голос его тоже не оставался на одном месте. Чеда достала последний цветок и отступила в тень витрины, содержавшей рассчитанный на высокого воина доспех: шипастый шлем, кольчугу и украшенное рунами копье.

– Адишары мне не союзницы, это верно, голубка, – промурлыкал Кулашан. – Но неужто ты думаешь, будто они нанесут мне больше вреда, чем цветущие сады вокруг этого проклятого города?

Чеда вытрясла из последнего цветка всю пыльцу и отбросила его. Зря не сорвала больше: комната оказалась велика, а она даже не задумалась, что цветов могло не хватить.

Кулашан снова зашелся в приступе кашля, долгом, клокочущем. Звук был так близко, что Чеда резко обернулась и ударила, надеясь достать Короля, но шамшир лишь вспорол воздух.

– Ты недавно пришла в Обитель Дев. Заидэ привела тебя, Юсам благословил тебя, Хусамеддин принял тебя. Но только Сумейя разглядела твою истинную натуру. О, она была права…

Без цветов Чеда почувствовала себя беззащитной. Она не знала, подействовала ли пыльца на Кулашана, не понимала, где он. Но она почувствовала и адишары, растущие в пустыне, это ощущение было как солнечное тепло на коже, как запах смерти в пустыне, – едва заметно, но всегда здесь.

Она почувствовала асиримов как единое целое, почувствовала Короля-Странника. Он чужд был адишарам, чужд асиримам и все же связан с ними презрением, ненавистью. Они не могли взять мечи и сражаться против поработившего их Короля. Но Чеда могла. А они могли говорить через нее.

Чеда вышла из тени, быстро огляделась и закрыла глаза, прислушиваясь к сердцебиению.

– Неужели ты будешь в страхе прятаться от какой-то девчонки? – спросила она.

Кулашан засмеялся раскатисто, низко. Чеда чувствовала, как от этого смеха дрожат сами кости.

– Так, значит, асиримы взяли тебя под крыло, дитя. Но скажи мне, кто правит асиримами? В чьей руке их поводок?

Она все еще не могла понять, где он, но вот загрохотал отчаянный кашель, и Чеда краем глаза заметила движение, словно призрак скользнул мимо. Кулашан понял, что ему не скрыться, и вышел из-за высокого трона в противоположном конце комнаты. Одет он был в конический шлем с наносником и бармицей, тело его облегала сияющая кольчуга.

Ямы научили Чеду быстро оценивать противника, и опыт подсказал ей, что Кулашан, широкоплечий и хорошо сложенный, был бы грозой врагов, если б не пыльца. Глядя ему в глаза, она чувствовала его сердцебиение, как свое, ей казалось, что невидимая рука стиснула ее изнутри, и если не отпустит, ее собственное сердце вот-вот перестанет биться…