Двенадцать стульев

Так Дзержинский – с помощью Нарбута – доказал, что при чекистском покровительстве могут успешно развиваться издательские предприятия, ориентированные партийно и коммерчески, однако не соотносимые с доктриной Троцкого.

Меж тем все еще лечившийся наркомвоенмор вынужден был оставить этот пост на исходе января 1925 года. Преемником стал первый заместитель – М. В. Фрунзе. «Триумвиры» одержали победу.

Военной силой Троцкий более не располагал. Правда, оставался в Политбюро ЦК партии, мог использовать былой авторитет.

Зато Воронский, реализуя доктрину Троцкого, по-прежнему вел полемику с напостовцами. Его издательская деятельность была весьма успешной – в коммерческом и политическом аспектах. Оппонентам оставалось лишь злобствовать, инкриминируя редактору «Красной нови» избыточные симпатии к «попутчикам». Так что нарбутовские проекты оставались актуальными и после того, как в июле 1926 года умер Дзержинский.

Борьба с Троцким продолжалась. Нарбут делал именно то, что хотел: работал в «области печати», успешно решая, наряду с коммерческими, политические задачи.

Очевидно, что роман «Двенадцать стульев» был коммерческой удачей. А вот его соответствие большевистским политическим установкам неочевидно. Что можно проследить, например, по оговоркам в предисловии к журнальной публикации.

Вот почему уместен вопрос о причине, обусловившей именно в данном случае нарбутовское содействие, масштабы которого экстраординарны. Ответ подсказывает литературно-политический контекст 1920-х годов.

Журнальная война

Литература была полигоном, где апробировались методы убеждения. Это соответствовало досоветской традиции.

Первый «литературный» удар Троцкому был нанесен в декабре 1922 года. Журнал «Молодая гвардия» опубликовал посвященную событиям Гражданской войны повесть А. И. Тарасова-Родионова «Шоколад»[212].

Главный отрицательный герой – амбициозный следователь, ставший большевиком уже после Февральской революции, но вскоре получивший высокую должность в ЦК партии. Неофит сумел добиться расстрела в сущности невиновного ветерана партии. Решающий аргумент – ссылка на чрезвычайные обстоятельства.

Намек был прозрачен: в период Гражданской войны Троцкий, ставший большевиком после Февральской революции, неоднократно санкционировал расстрелы коммунистов, не выполнивших боевой приказ. Первый такой случай – в 1918 году – возмутил почти всю партийную элиту.

Конечно, расстрелы, даже массовые, стали тогда повседневностью, и про необходимость укрепления армейской дисциплины рассуждали многие функционеры. Но смертный приговор коммунисту, сразу приведенный в исполнение, вызвал шок. Радикализм Троцкого объясняли и честолюбием наркомвоенмора, и тем, что в большевистской партии он еще чужак.

Первый расстрел коммуниста поминали Троцкому и после Гражданской войны. Склонность к «чрезвычайщине» ему тоже постоянно инкриминировали, хоть Ленин и подчеркивал не раз, что подобного рода политика наркомата по военным и морским делам соответствует волеизъявлению руководства партии.

Однако Тарасов-Родионов выступил не только против радикализма. Предложил еще и осмысление, тогда не принятое в партийных кругах. Намеками, однако достаточно прозрачными, указывал: амбициозный следователь – еврей, почему и ненавидит русского ветерана партии. Отрицательному герою приданы были черты внешнего сходства с наркомвоенмором, акцентирована и общность биографического характера.

Тарасов-Родионов создал карикатуру на Троцкого. Декабрьская публикация в «Молодой гвардии» оказалась самым громким литературным скандалом и уходившего, и следующего года[213].

Ее прагматика очевидна – с учетом политического контекста. Читателю подсказывали: если в партийно-комсомольском журнале возможна такая карикатура на Троцкого, значит, его влияние уменьшилось.

Но Троцкий не был упомянут в разгромных критических статьях о «Шоколаде». Критики, издевавшиеся над весьма слабой в литературном отношении повестью, не рассуждали о намеках.

Промолчал и сам Троцкий. Устранить ему бы нужно было не следствие, а причину – интриги Сталина, Зиновьева и Каменева. А для борьбы надлежало прекратить лечение, в Москву вернуться.

Разумеется, Тарасов-Родионов написал повесть вовсе не по личному заданию «триумвиров». Бывший юрист распознал пропагандистскую тенденцию и предложил журналу то, что ей соответствовало. Успел раньше других писателей.

Открытая же полемика с наиболее вероятным ленинским преемником началась после издания книги «Литература и революция». Практически каждое суждение Троцкого спешили опровергнуть непримиримые рапповцы.

Дискуссии следовали одна за другой. По любому вопросу. Троцкий блистательно громил оппонентов, но для их руководителей спор был самоцелью. Доказывалось, что с наркомвоенмором спорить можно.