Двенадцать железных цепей

Губа поползла наверх, обнажая жёлтые клыки.

Из горла поднялся рык.

На месте выколотого глаза – пустая глазница и полусомкнутые чёрные веки. Будто кривое подмигивание.

Ольжана заставила себя нащупать ручку двери и похолодела: заперто ведь. Она сама повернула ключ на два оборота, потом ещё вынула его из замочной скважины и оставила у кровати.

Вот и всё, значит. Вот и всё.

Ольжану колотило. Она прижалась к двери спиной, упёрлась ладонями и представила, как тогда, в бане мельника: давным-давно эта древесина была лесом. Только сейчас Ольжана призывала гниль – пусть выползает из-под её пальцев, точит и обращает крепкую дверь в труху, но…

Слишком мало времени.

Ольжана резко обернулась: проще колдовать лицом вперёд. Тут же за ней жалобно скрипнула кровать. Рык прекратился.

Спину окатило болью как кипятком.

Дверь поддалась. В середине стала мягкой, подгнившей, а потом лапы чудовища снесли и её. Ольжана перекинулась через порожек и безумно забилась в птичьем теле, не разбирая, где верх, а где низ. Ей показалось, что рядом закричали. Кто-то выскочил из соседней комнаты – Лале? ещё постояльцы? – но границы зрения скрадывал полумрак. Ольжана обнаружила себя под потолком – она бешено хлопала крыльями, а внизу металось чудовище. Птичью спину тянуло. На хвосте ощутимо не хватало перьев – зацепило зубами.

Окно, подумала Ольжана. Ей нужно окно. Держась к потолку так близко, как только могла – (слишком хорошо помнила: стоит опуститься, и чудовище утянет её за собой), – она долетела до комнаты Лале. Дверь распахнута, сам Лале не внутри – пойдёт; но его окно оказалось прикрыто. Ольжана шарахнулась о ставни и еле протиснулась в образовавшуюся щель.

Спина горела. Из всех мыслей осталась только одна: по крайней мере, у неё не сломан позвоночник, иначе бы Ольжана уже была мертва.

Снаружи пахло вишнями и жаркой ночью. Ольжана постаралась набрать высоту, но не успела даже улететь со двора, как её крылья прострелило болью. Дышать было тяжело, зрение почти померкло – Ольжана различала лишь мутные очертания леса за постоялым двором. Но куда деваться?..

Погони она не слышала – ни рыка, ни нового треска рамы, – но решила, что это ничего не значит: в ушах свистел ветер, а крохотное сердце бухало, как барабан. Она полетела в лес. Дороги не разбирала – неслась сквозь кроны, обдираясь о сучья и хвою. Едва не столкнулась с ночной птицей – ушла вниз, затем опасливо накренилась вбок, но в итоге зацепилась за ветку и перепрыгнула на другую повыше. Удержалась за сук на вершине. Поняла: больше не сможет.

Ольжана прижалась к стволу и распушила перья. Свернулась в комок и стала ждать. Отупевшая от усталости, она погрузилась в состояние между обмороком и дрёмой, но из-за того, что боялась сорваться с ветки, то и дело вздрагивала всем телом.

Вдалеке – ни единого лишнего звука. Никто не рычал, не выл, не ломал кусты и ветки, но Ольжана всё так же сидела и ждала, пока над лесом не запузырился розовый рассвет.

Зачирикали птицы.

Ольжана вспорхнула с дерева, и её крылья свело так, что она чуть не слетела камнем. Задержалась у самой земли, ударилась боком – и превратилась обратно. Её закачало, повело в сторону. Спину снова обожгло. От лопаток до поясницы было холодно и липко, но местами ткань исподней рубашки засохла так, что не отодрать. Поворачиваешься – и рубашка натягивается, врезается в раны…

В животе забурлила кислая волна, и Ольжану вырвало.

Подумала мрачно: ну зато живая.

Только согнувшись напополам, Ольжана осознала, что возвращаться ей придётся босиком. Полуголая и босая – куда это годится? Значит, нужно будет вновь перекинуться в тело малиновки, но на это у неё не осталось сил. Да и куда идти?.. Вперёд? Назад? Откуда она пришла?

Ольжана опёрлась о соседнее дерево руками и уселась в корнях так, чтобы не касаться ничего спиной. Её трясло. Лоб и шея были в холодном поту. Небо просветлело, но, где постоялый двор, понятней не стало. Нужно будет взлететь достаточно высоко и отыскать дорогу.

Во рту остался тошнотворный привкус. Попить бы…

Руки и грудь – сплошь в ссадинах. Щёку тянуло. Ольжана подумала, что на ней сейчас ни одного живого места не осталось: на какую часть тела ни посмотри – найдёшь красную стёсанную кожу, но сейчас эта мысль не вызвала ничего, кроме отрешённого удивления. Собственное тело казалось далёким и чужим.

Ольжана прикрыла глаза.

Она прислушалась, надеясь, что её успокоит утренний шум леса – Сущность ведь не нападает при свете дня, правда? – но потом неподалёку хрустнули кусты.

Ольжана впилась ногтями в ладони.

Заяц? Лиса? Волк?

Чудовище?

Ольжане показалось, что она даже различила шаг четырёх звериных лап. Встала, придерживаясь за дерево.

– Ольжана?

Такого она точно не ожидала. Человек?

– Ольжана! – Лале появился будто из ниоткуда. – Длани…