Двенадцать звезд

Его спутник, с наполовину сгнившим лицом, наклонился, чтобы вытащить добычу из сети, но с другой стороны вперед шагнул третий — незнакомый светловолосый эльф. На его груди в синем квадрате сияли двенадцать звезд.

Нет, сказал эльф.

Ты не можешь освободить мага, он клялся служить мне и в смерти, произнес Повелитель, сбрасывая свой капюшон: под ним не было ничего, кроме черного водоворота, который втягивал в себя мироздание.

Нет, повторил вассал Гиль-галада. Ронвэн Элэдвэн оставила выкуп за сына.

В руке эльфа засверкал серебряный ключ, украшенный навершием в виде пятиконечной звезды в круге.

Он решит сам.

Нет! — беззвучно крикнул он. Я не хочу ничего кроме смерти! Оставьте меня, все!

Тху рассмеялся, и смех этот был ужасен. Эльф покачал головой.

Это конец времен и самой смерти для тех, чьи клятвы связывают, как твоя, сказал он. Ты можешь выбрать, на чьей стороне ты будешь сражаться в Последней Битве, но сделать выбор ты обязан.

Где моя мать? — спросил он. Почему она не пришла?

Твоя мать сделала свой выбор. Теперь твой черед.

И одновременно он увидел две реальности — ту, где он шел по безжизненным холмам к немыслимо огромному войску, похожему на вздымавшийся в приливе черный океан. И ту, где под голубым небом холмы были зелеными от травы и пестрыми от цветов, а с высот навстречу ему спускалась женщина, лицо которой было невидимым в солнечном сиянии — но ему не надо было видеть, чтобы знать.

Голову усталую на грудь ко мне склони,
Ночь настала, ты достиг конца пути…

На мгновение он пришел в себя и, услышав, как его губы шепчут слова колыбельной, которую когда-то пела ему мать, понял, что стал лишь тоненькой пленкой, которую прорывают звучащие через него голоса.

Ангрим, говорил он голосом человека, которого не помнил, но который был с ним всегда, ты проводишь нас в гавань? Ангрим, говорил он, открывая глаза и видя над собой знакомое сосредоточенное лицо, Ангрим, брат мой, Дайморд уснул, возьми его на руки.

И дядя взял его на руки и понес обратно в Темную Башню. И худощавый светловолосый человек с тонкими пальцами и тоскливыми глазами снова и снова вонзал ему в грудь острие давнего невосполнимого горя.

Мама, прогони его, он плохой, плакал маленький мальчик.

Корабль с пятиконечной серебряной звездой на черном флаге, гонимый ураганным ветром с запада, летел вверх по вставшей дыбом воде, но он падал в бездну.

Хайя вахайя син Элэнна. Эфал эфалак идон Гимлад.

Мой дом под волнами моря слез, не спрашивайте меня ни о чем.

Ни о чем.

Потом он открыл глаза, и его взгляд, скользнув по ребрам свода, выведенного из камня, похожего на плохо отлитый свинец, уткнулся в точку пересечения. Не задумываясь, не сомневаясь ни мгновения, он понял, что находится в Темной Башне, в одной из караулок Первого уровня, у самых врат.

Азраиль сделал вдох, и в горле запершило от знакомого, но показавшегося невыносимым запаха дыма и серы. Он закашлялся и снова едва не потерял сознание от боли в груди. Когда после приступа кашля его голова упала на подушку, сквозь разноцветные круги он увидел склонившегося над ним Дагнира. Тот слегка приподнял голову недужного и осторожно влил в бессильно приоткрытый рот какое-то снадобье.

К тому времени, как маг допил лекарство, его зрение прояснилось. И, взглянув в глаза Дагнира, он увидел там уже не отвращение пополам с ненавистью, а ужас и жалость. И понял, что охтар слышал его бред. Эта мысль обожгла его такой мукой, что если бы от стыда умирали, Азраиль скончался бы в тот же самый миг. Чувствуя, что на щеках выступает слабый румянец, он закрыл глаза и еле слышно процедил сквозь зубы:

— Убирайся.

Дагнир ничего на это не сказал, но скоро маг услышал его удаляющиеся шаги и стук затворяющейся двери.

Хотя дышать было больно, ребра ходили более-менее нормально, а легкие двигались вместе с ними. Значит, воздух не выходил через отверстия, оставленные стрелой. Однако сквозная рана не могла затянуться так быстро, и потому следовало предположить, что раны зашили. Хотя маг даже представить не мог, как это можно сделать.

Позвоночник был цел, но жжение ощущалось у самой грудины, стало быть, стрела, пронзившая беглеца, прошла совсем рядом со становым хребтом. Значит, стрелял эльф, будь проклята его меткость. Ударь стрела хоть на палец левее, а еще лучше — на два, чтобы точно в сердце! Тот мальчик, Тинэльдин, тоже остался жив, вдруг понял Азраиль. Рана за рану, стрела за стрелу.

Снова заскрипела дверь и раздались шаги — медленнее и тяжелее, чем шаги охтара. И опять, не открывая глаз, он понял, что это Ангрим. Не иначе как эта парочка сговорилась пытать меня на свой собственный лад, мелькнуло у него в голове. Но выхода не было, и он открыл глаза.

Если бы ему было чего бояться, он испугался бы того, что увидел. Лицо роквэна теперь было мрачным, плотно сжатые губы истончились, глаза запали. Бросив единственный взгляд в глубину этих глаз, Азраиль понял: тот знает всё. Всё.