Это вызвало бурную вспышку гнева Паоло Варезе. Он набросился на Уччи, попытался отобрать инструменты и едва не опрокинул его на пол. Когда двое в штатском заломили ему руки и оттащили, он стал отчаянно вырываться, но потом стих.
— Не имеете права! — крикнул он Уччи. — Это произведение искусства!
— И очень удачное, — холодно ответил комиссар. — Почти блестящее. Его можно вывести отсюда по вашему желанию и отправить куда угодно, и никто в мире не узнает о том, что спрятано внутри. Хорошее ли дело, молодой человек, использовать такой талант, как у вас, чтобы скрыть преступление?! Но сейчас-то по крайней мере вы признаетесь, что совершили убийство?
— Нет! Что бы вы ни нашли в моей статуе, я никого не убивал!
— Да? Тогда, возможно, это заставит вас передумать?
Комиссар приложил резец к складке драпирующей фигуру тоги, и осторожно ударил по нему молотком. Потом еще раз, и еще.
Когда отвалились первые покрытые белой эмалевой краской куски, Мел закрыл глаза, но он не мог не слышать — один за другим — беспощадные удары по изваянию, и стук, с которым падала на пол засохшая глина.
Затем раздались иные звуки — металл наткнулся на металл.
И наконец, сердитое восклицание Уччи.
Мел открыл глаза. Первое, что он увидел — широкое лицо комиссара, приоткрывшего рот в почти нелепой гримасе недоумения. Такое же выражение застыло на лицах Сайруса, Мак-Аарона и полицейских: словно не веря своим глазам, все смотрели на раскрывшиеся перед ними внутренности статуи. Там виднелись железные прутья арматуры, проволочный цилиндр каркаса — и больше ничего.
— Не может быть, — пробормотал Уччи. — Это невозможно!
Словно желая выместить свое поражение на скульптуре, он с размаху ударил молотком по голове. Она отвалилась и осталась лежать на полу: пустая маска из папье-маше с кусками прилипшей к ней глины, окрашенной в белую краску.
Паоло освободился из рук полицейских. Он поднял маску и нежно провел пальцами по оставленным молотком вмятинам.
— Варвар, — сказал он Уччи. — Вандал. Неужели вы действительно подумали, что я убийца? Неужели надо было ломать мою работу, чтобы убедиться, что вы ошиблись?
Ошеломленный случившимся комиссар потряс головой.
— Молодой человек, уверяю вас, что все, все улики…
— Какие улики? Неужели я похож на какого-нибудь крестьянина с юга, который только и живет вендеттой? — Паоло сунул маску в лицо Уччи, а тот отпрянул, словно боялся, что она его укусит. — Вот моя месть — вылепить лицо так, чтобы целый мир узнал, что за скотина этот человек. И такой мести мне достаточно, потому что я художник, понимаете, художник, а не мясник! А теперь можете попробовать склеить статую сами, потому что мне здесь больше делать нечего. — Он посмотрел на Сайруса. — Я уеду сразу же, как только сложу свои инструменты, сеньор.
— Но ведь мы завтра вернемся, — умоляющим тоном произнес Сай. — Теперь у вас не осталось никаких возражений, верно? — обратился он к Уччи.
— Возражений? — Казалось, комиссар до сих пор не пришел в себя. — Нет, сеньор, все помещения полностью обследованы, так что вы имеете полное право пользоваться ими. Но это невозможно. Я не могу понять…
— Слышите? — сказал Сайрус. — Я прошу вас, Варезе, поработать всего один день. Один день.
— Нет, сеньор. Я взял заказ, и я его выполнил. Мне здесь больше делать нечего.
Мел направился к выходу. Сайрус поплелся следом.
— Черт возьми! — сказал он. — Не хочется ставить сцену безумия без одной статуи.
— Можешь пропустить ее при съемке. Слава богу, что все так обернулось, и наплевать на нее. На минуту этот комиссар убедил меня…
— Тебя? Он убедил нас всех. Когда Бетти выходила отсюда, казалось, она вот-вот упадет. Послушай мой совет, Мел, закажи завтра билет на первый же рейс домой и увези ее поскорее отсюда. Картина почти готова, и тебе надо думать о жене, а не об Алексе.
Карабинер, стоящий у двери, показал на угол. Там они увидели Бетти, которая ждала их. Ее веки покраснели и распухли, на щеках блестели слезы.
— Что произошло? — спросила она так, словно боялась услышать в ответ что-то ужасное. — Они…
— Нет, — ответил Мел. — Они ничего не нашли. Паоло здесь ни при чем. — Но она продолжала стоять, беспомощно склонив голову, так что, казалось, вот-вот упадет. Мел крепко обнял ее.
— Все в порядке, детка. Все в порядке. Завтра возвращаемся домой.
Сай Голдсмит умер в первый день зимы, через месяц после премьеры «Императора страсти». Как сказала Бетти, он хоть в конце жизни, но услышал хвалебные отклики критиков. На Оскара, конечно, не тянет, но лента получилась правдоподобной, драматичной, прекрасная режиссерская работа… Неплохая эпитафия для человека на смертном одре.