Дверь в никуда

А Аня сказала, что на Земле собственные постоянные имена появились раньше, чем жестко структурированное общество. Хотя, собственно, никто не знает, насколько раньше. Вполне возможно, что именно появление имен было предпосылкой, позволившей создать общественные структуры. Индивидуализм же, который немыслим без собственных имен, появился куда позже и именно на основе жесткого общества. И вообще это интересная тема если не для диссертации, то для дипломной работы по психоистории. Так что если Никита заинтересуется…

Никита не хотел обижать Аню, но и психоистория его тоже не слишком интересовала. Так что он выразил готовность пожертвовать свою тему тому, кому она действительно нужнее. И больше ничего интересного за этот вечер не было. Култыхание по темным пустым улицам к дворцу, вечернее омовение с уже привычным водяным массажом, отказ от ужина по причине набарабаненности живота. Если бы не Искандеровы защитные виробы, которые и алкаголь воспринимали как один из ядов, наверное Никите не удалось бы избежать поездки в знаменитый русский город, лишенный воды. А так оставалась возможность встать на утро свежеотдохнувшим, чтобы твердым шагом войти в великое сообщество не живых и не мертвых, то есть путешествующих по морю.

Увидев на следующее утро корабль, на котором им предстояло отправиться в дальнейшее путешествие, Никита воочию убедился, что именно так оно и есть, что морской путь действительно ведет между жизнью и смертью. По крайней мере, их морской путь. Мало того, что суденышко показалось чуть побольше прогулочной лодки — метров пятнадцать в длину всего. Так еще по сравнению с ним сундук выглядел бы образцом стремительного изящества. Судно по форме напоминало половинку грецкого ореха — чуть больше в длину, чем в ширину. Из слегка вытянутой части борта, используемой в качестве носа, торчит вперед неуклюжее, грубо обструганное бревно, изображающее из себя бушприт. Толстая и узкая доска на огромных дверных петлях и с прибитой поперечиной-ручкой едва ли позволяет эффективно рулить этой кубышкой. А не слишком высокая толстая мачта кажется сделана не столько для несения парусов, сколько как подставка под воронье гнездо — венчающую мачту большую бочку, у которой вероятно выбили днище, выпили вино да и надели на столб по пьяни. Ну, то есть, на самом деле конечно все было не так, но просто у Никиты возникли такие ассоциации.

А вот Аня об этой посудине оказалась совершенно другого мнения:

— Ничего себе! Настоящий средиземноморский коч четырнадцатого века! Совершенно точная копия!

— Ань, а ты думаешь, что эта штука на самом деле способна плавать? Может нам лучше по берегу пешком? — спросил Никита.

— Плавают шляпы, ну и ты еще, возможно. Так что не оскорбляй этот замечательный шедевр кораблестроения. Прекрасно он дойдет куда надо. Суда такой конструкции не очень ходкие, но очень прочные, надежные. И очень поворотливые, хорошо управляются. Их специально такими делали, чтобы лавировать среди мелей и прибрежных скал. Это судно для каботажного плавания. Всегда мечтала на чем-то таком походить.

— Ань, а ты заметила, что у него яхтенное вооружение? — спросил Ербол.

— Действительно! Такое парусное вооружение появилось у нас лишь в девятнадцатом веке. А у настоящих кочей были лишь прямые паруса. — это она уже Никите пояснила — Должен и против ветра неплохо ходить. Так, а киль? Есть, и гораздо больше, чем у наших кочей! Значит прямо к берегу ему не причалить. И на берег его не вытаскивают в шторм. Впрочем, и кочи не вытаскивали.