Дверь в стене

Моей супруге приглянулось это своеобразное жилище. Дом был, так сказать, с изюминкой.

– Этот необычный верхний садик так мил, – заметила она. – На будущий год засажу его красными и белыми маками.

– Соседский сад подступает прямо к стене, – сказал я. – Фасад нашего дома так близко, что можно, заглянув в печную трубу, узнать, что у нас на ужин. Это, пожалуй, недостаток. Сад плодовый, с яблонями и сливами.

Я проследовал к дощатому забору и обнаружил, что верхняя его часть густо утыкана гвоздями. И что сам забор слишком высок, чтобы заглянуть поверх него.

Мы спустились по крутым ступенькам обратно, и Мариана пришла в восторг при виде холла. Она поклеит желтые обои, снизу покрасит стены коричневой краской и повесит две акварельные миниатюры Беркета Фостера[50] – фамильную ценность, доставшуюся ей от тетушки.

Наконец мы снова вышли в сад перед домом.

– Лучше устроить газон на месте клумб, – предложил я.

– Сад переделать не сложно, – ответила супруга. – Главное – этот роскошный плющ не трогать… – Она осеклась, затем произнесла странно изменившимся голосом: – Джордж, за нами следят.

Я тотчас взглянул на жену. Она испуганно смотрела на высокую стену, что нависала над домом и садом. Проследив за ее взглядом, я впервые узрел нашего маленького соседа.

Тот почти успел ретироваться, так что я заметил только плечо, уши и затылок. Одет наблюдатель был в голубоватое пальто, с виду старое и засаленное. По кривизне плеча я заключил, что он горбун. На вроде бы безволосой голове красовалась черная ермолка.

Мариана сдвинула брови.

– Ужасное существо!

– Я не вполне его разглядел, – признался я.

– Он глазел на нас.

– Интересуется будущими соседями, полагаю.

– Но ты видел его физиономию?

Не очень-то приятную, судя по выражению лица Марианы.

– Мельком, – сказал я. – Он что… рябой? Нет. Альбинос?!

– Он ужасен, – ответила Мариана.

– Не будем отвлекаться. Кажется, мы обсуждали газон и скамейку.

– Не нравится мне его лицо, – проговорила Мариана и снова посмотрела наверх. Выбитая из колеи, она какое-то время не могла обсуждать переустройство сада, а лишь повторяла, что наш маленький сосед – уродливое мелкое существо. Чтобы отвлечь ее от мыслей о соглядатае на стене, мне пришлось сделать вид, будто я сомневаюсь в необходимости буфета. Сполна воспользовавшись моей неуверенностью в этом вопросе, Мариана тут же вернулась к прежней теме.

– Ты ведь узнаешь, кто он? – дважды спросила она. – Не нравится мне такое соседство.

Итак, я спросил у комиссионера, что за джентльмен в голубом пальто глядел на нас со стены.

Комиссионер вздрогнул и уставился на меня.

– Сложный вопрос. И вряд ли он в моей компетенции.

Тогда я поинтересовался, кому принадлежит соседний участок.

– Его фамилия, кажется, Аното, – сообщил комиссионер. – Истинный джентльмен, насколько я могу судить.

– Живет один? – спросил я.

– Нет, с братом, – ответил комиссионер и, видя мою настойчивость и желая упредить дальнейшие расспросы, пояснил: – Возможно, его-то вы и видели. Ходит в чем-то голубом. Невысокий джентльмен, сутулый и… совсем без волос. Он… словом, он страдает недугом. С рождения. Но, уверяю вас, вполне безобиден. Решительно ничем вас не потревожит. Крайне печальная доля у бедняги: не выходит за пределы участка, иначе деревенские мальчишки его изведут. Но его брат очень хорошо с ним обращается, очень-очень хорошо. Он ни разу не причинил вреда ни единому существу.

– И все же он мне не нравится, – снова сказала Мариана по дороге на железнодорожную станцию.

Я прочел Мариане лекцию о милосердии, поскольку по меньшей мере в одном вопросе она проявляет жестокосердие: не выносит отталкивающую убогость. Трагизм, сопутствующий телесной нескладности, не дается ее пониманию. Она отшатывается от немытых попрошаек, калек и вообще от любого свидетельства физического страдания. Притом она готова пожалеть промокшего под дождем котенка или милую мертвую канарейку. На это я и не преминул ей попенять.

Мариана прекратила дискуссию сугубо женским замечанием:

– Если бы ты видел, как он таращился на меня, то был бы иного мнения.

Впервые я как следует рассмотрел карлика уже после переезда. Из лондонского мебельного магазина привезли Марианин буфет, и я вышел к воротам.

– Ишь как уставился, – заметил один из грузчиков в зеленом суконном фартуке.

Я понял, о ком он говорит, только когда вскинул голову и взглянул на стену.

Да уж, нашего соседа нипочем нельзя было счесть привлекательным малым. Полагаю, особое безобразие ему придавали кривые зубы, отвисшая и вывернутая нижняя губа и покрасневшие глаза. Подробнее описать его наружность у меня, увы, не получится. Он с ухмылкой наблюдал за нашим переездом; лицо, скривившееся в слюнявой усмешке, определенно не вызывало симпатии.