Признаюсь, я испытал нервное потрясение – так, по крайней мере, назвал бы это наш маленький преданный соглядатай. Вдобавок я, пожалуй, ощутил раздражение оттого, что за нами следят. Но я тут же устыдился своего желания отказать этому несчастному, неразумному и всеми отвергнутому существу в невинном развлечении, коим для него являлся приезд соседей, и в качестве компенсации за невольный порыв помахал ему шляпой, как если бы приветствовал дитя.
Он осклабился, что выглядело отнюдь не привлекательно, и замахал руками в ответ – очень длинными руками, по крайней мере для столь короткого тела. И вместо приветствия разразился грубой пародией на человеческую речь. Под эти неразборчивые звуки я повернулся и последовал в дом за грузчиками.
Снова выйдя на улицу, я краем глаза глянул на карлика. Он все еще размахивал руками. Мне подумалось, что с моей стороны было довольно глупо его раззадоривать, и я сделал вид, будто не замечаю его присутствия.
Весь день, однако, меня не оставляли мысли о несчастном бессловесном существе с помраченным рассудком, которое через забор, тянущийся вдоль высокой стены, пыталось объяснить мне свои бессвязные мысли, подать неведомый знак, и я ощущал угрызения совести за то, что отвернулся от него. По правде говоря, его нелепая внешность и повседневные условия его жизни захватили мое воображение. Я представлял себе, как он бродит от одного забора с гвоздями к другому в маленьком саду, которым ограничен его мир, и, приписывая ему собственные чувства, ужасался тоскливости такого существования. В тот вечер он, к огромному облегчению Марианы, не показывался, но наутро снова был на своем посту, и я в порыве человеколюбия помахал ему рукой.
Днем я свел знакомство с деревенским доктором по фамилии Мортон.
– У вас в соседях будет пугало из семейства Аното, – заявил он. – Уже видели? Жутко, что оно начнет за вами подглядывать. – Доктор говорил о нашем маленьком соседе, как о какой-то зверушке. – Насколько мне известно, ему двадцать три или двадцать четыре года, но пять-шесть лет назад он выглядел точно так же. Я дважды навещал его во время припадков. Его брат не в своем уме, иначе не держал бы это существо рядом с собой, а отправил бы в лечебницу. Полагаю, оба страдают какой-то врожденной патологией. У существа тоже тот еще характерец, однажды оно укусило меня за палец. Своего же врача, представьте себе! – Доктор помолчал, потом продолжил: – Аното отдал в его распоряжение комнату, которая выходит окнами в сад, и весь сад, кроме участка за кухней, который он обнес забором. Однажды я попенял ему на это, но он ответил, мол, в братце течет благородная кровь Аното и он не собирается запирать его в лечебнице, где доктора и санитары будут над ним измываться и проводить опыты во благо науки. В общем, спровоцировал спор о врачебной профессии, больницах, вивисекции и таким образом отвлек меня от разговора о пугале.
– Полагаю, это существо везде ощущало бы себя одинаково, – заметил я, подражая манере речи доктора.
– В том-то и дело, что нет, – возразил Мортон. – Я считаю, что оно опасно.
– Чушь! – воскликнул я, хотя от убежденного тона доктора мне стало не по себе. – Он ведь ни разу не совершил ничего плохого. Или совершил?
– Нет, – сказал Мортон. – Это всего лишь мое предположение. Но видите ли… В юном возрасте он, насколько я знаю, бывал в деревне. Мальчишки дразнили его и приводили в ярость. Тогда и случился первый припадок. После этого его перестали выпускать из дому, и он невзлюбил одну из служанок, да так сильно, что той пришлось уволиться. Это престранное дикое создание, и доверять ему нельзя. Не просто недоразвитый альбинос, а настоящий атавизм. Одна из попыток природы подпустить в нашу жизнь дикое, первобытное начало. Окружающие считают, что это существо способно лишь на невинный лепет, однако у него определенно имеется по-своему работающий разум. Равно как и собственные надежды и желания, пусть столь же убогие и отталкивающие, сколь и его наружность. Высокого забора с гвоздями и сада недостаточно, чтобы их сдержать.
– Нет, – возразил я, отказываясь соглашаться с ходом его мыслей. – Я думаю, бедняге и так досталось от жизни.
Воротившись домой, я увидел, что страдалец, о котором мы беседовали с доктором, находится на своем посту. Я помахал ему шляпой, но он лишь свесился пониже, словно силясь разглядеть нашу гостиную.
Мариана встретила меня в холле.
– Как картины, пришлись к месту? – спросил я.
Вид у жены был обеспокоенный.
– Прогони его, – попросила она. – Он все утро там торчит.
– Он безобиден, – сказал я. – Ты драматизируешь.
– Нет, Джордж. Не выношу его. Он кривляется и строит рожи… – К глазам Марианы подступили слезы.
Я открыл парадную дверь, намереваясь погрозить кулаком маленькому соседу. Но он исчез.