Дверь в стене

Пока мы шли по аллее, незнакомка ласково смотрела на меня – я хорошо помню ее милое лицо с тонко очерченным подбородком и тихий нежный голос, – задавала вопросы и рассказывала что-то приятное, вот только что именно, так и не удержалось в памяти… С дерева спустилась обезьянка-капуцин, очень чистенькая, с красновато-бурой шерсткой и добрыми карими глазами, побежала рядом, глядя на меня снизу вверх и улыбаясь во весь рот. Затем вспрыгнула мне на плечо, и так мы шагали дальше в самом лучшем расположении духа.

Уоллес вновь умолк, погрузившись в себя.

– А дальше? – спросил я.

– Я не так уж много запомнил. В тени лавров о чем-то размышлял древний старик, в кронах деревьев перекликались разноцветные попугаи. Широкой тенистой колоннадой мы прошли в чудесный дворец с прохладными фонтанами, пышным убранством и всем, о чем только можно мечтать. Было там и множество людей – одни запомнились смутно, другие яснее, но все прекрасные и добрые. Я сразу ощутил, непонятно как, что все они искренне меня любят и рады видеть, а их приветливые жесты и ласковые взгляды наполняли меня счастьем. Да… – Он ненадолго задумался. – Я нашел там друзей, что было очень важно для меня – я ведь был одиноким ребенком. Мы играли в чудесные игры на зеленой травяной лужайке возле солнечных часов, обрамленных цветами, и полюбили друг друга всей душой… Однако странное дело – самих игр я не помню, тут в моей памяти провал. Позднее, еще в детские годы, я часами, порою в слезах, пытался воскресить те минуты на лужайке, чтобы поиграть в одиночестве у себя в детской, но увы… Осталось лишь ощущение счастья и лица двух самых любимых друзей.

Потом… потом явилась темноволосая женщина со строгим бледным лицом и задумчивым взглядом – хмурая женщина в отливавшей пурпуром мантии и с книгой в руках. Поманила меня за собой и увела на галерею над главным залом. Товарищи по играм не хотели со мной расставаться, они перестали играть и печально смотрели вслед. «Возвращайся! – кричали они. – Возвращайся скорей!» Я поднял глаза на женщину, но она будто не слышала, ее нежное лицо оставалось все таким же строгим и непроницаемым. Она села на скамью, а я остановился рядом, готовясь заглянуть в книгу, которую она положила на колени. Женщина перелистывала страницы, и меня охватило изумление: книга была живая и рассказывала обо мне! Она показывала все, что случилось со мной с самого рождения.

Живая книга, понимаешь? Не просто нарисованные картинки, а настоящая жизнь!

Уоллес поджал губы, испытующе глядя на меня.

– Понимаю, – кивнул я, – продолжай.

– Да-да, самая настоящая, как она есть, – люди, события, все в движении. Там были и моя дорогая матушка, которую я почти не помнил, и отец, как всегда прямой и суровый, слуги, детская и привычные вещи. Парадный вход нашего дома и шумные улицы с вереницами экипажей. Я смотрел, не веря своим глазам. Поднимал на женщину пораженный взгляд, а затем вновь торопливо и жадно листал страницу за страницей… пока не увидел себя перед знакомой зеленой дверью в белой стене и не ощутил опять давешние притяжение и страх.

«Дальше, дальше!» – воскликнул я и хотел перевернуть страницу, но рука строгой хозяйки удержала мою ладошку.

«А дальше?!» – не унимался я, изо всех своих детских сил отталкивая холодные пальцы, и, когда в конце концов она уступила и страница перевернулась, женщина склонилась надо мной безмолвной тенью и поцеловала в лоб.

На новой странице не оказалось ни волшебного сада, ни пантер, ни прекрасной девушки, что вела меня за руку, ни товарищей по играм, так неохотно меня отпустивших. Передо мной открылась длинная серая улица Западного Кенсингтона в стылых осенних сумерках, когда еще не горят фонари. Там стоял я – маленькая жалкая фигурка – и плакал навзрыд, не в силах удержаться, потому что не мог вернуться к своим дорогим друзьям, что кричали вслед: «Возвращайся! Возвращайся скорей!» Да, там я и стоял. Не на странице ожившей книги, а на самом деле, посреди жестокой действительности. Чудесный сад и строгая материнская рука незнакомки, что пыталась меня удержать, исчезли бесследно – куда они подевались?

Уоллес снова прервался, глядя на огонь в камине.

– О, как мучительно было то возвращение! – прошептал он.

– А дальше? – спросил я спустя минуту-другую.

– Как же несчастен я был! Подумать только – вновь оказаться в этом унылом мире! Когда я до конца осознал, что случилось, горечь стала невыносимой. Никогда не забуду тот стыд и унижение от рыданий посреди улицы и позорное возвращение домой. Какой-то благообразный старичок в золотых очках остановился и окликнул меня, ткнув зонтиком: «Эй, ты что, потерялся, малыш?» – каково такое слышать лондонскому мальчишке пяти с лишним лет! Вдобавок старику зачем-то вздумалось привлечь к делу добродушного молодого полисмена, собрать толпу и препроводить меня домой со всей помпой. Так, всхлипывая, в страхе и смущении, я очутился на крыльце отцовского дома.