– Ну что же, – вздохнул он, – карьере я не изменил. Работал много и усердно, однако то и дело грезил о чудесном саде… и еще четыре раза с тех пор видел зеленую дверь, пусть и мельком. Да, целых четыре раза! В те годы мир виделся мне таким ярким, интересным и значительным, открывал столько возможностей, что почти заслонил прежние воспоминания о саде. Кому придет в голову гладить пантер по пути на званый обед со знаменитостями и хорошенькими женщинами? Из Оксфорда я вернулся в Лондон подающим надежды юношей и кое-какие уже успел оправдать. Бывали, однако, и разочарования…
Дважды я был влюблен… Не буду останавливаться на подробностях, но однажды, направляясь к той, что сомневалась, осмелюсь ли я к ней прийти, я наугад срезал путь глухим переулком близ Эрлс-Корта и вдруг снова наткнулся на белую стену и знакомую зеленую дверь! «Как странно, – сказал я себе, – разве это место не возле Кэмпден-хилла? К моим детским видениям так же трудно вернуться, как пересчитать камни Стоунхенджа»[159]. И я пошел дальше – к своей вожделенной цели. Дверь не манила меня в тот день.
Правда, на какой-то миг мне захотелось подойти и проверить, хотя в глубине души я был уверен, что дверь откроется. Всего-то и требовалось сделать пару-тройку шагов в сторону, но это могло меня задержать, а опаздывать на свидание было нельзя – пострадала бы моя честь. Впоследствии я пожалел о своей пунктуальности – что стоило глянуть одним глазком и помахать рукой пантерам? К тому времени я уже научился не гоняться за недостижимым, однако все же был очень огорчен…
Затем потянулись годы упорного труда. Дверь долго не показывалась и лишь недавно вновь напомнила о себе. Вместе с тем у меня возникло ощущение, будто мой яркий и блестящий мир заволокла тусклая пелена. Я все чаще с тоской думал, что никогда больше не увижу волшебный сад. Возможно, виной всему утомление от работы, а может, так называемый кризис среднего возраста – не знаю. Так или иначе, яркие краски бытия, прежде наполнявшие меня энергией, вдруг померкли – и это в теперешней сложной политической ситуации, когда требуется напряжение всех сил. Странно, не правда ли? Но жизнь в самом деле стала казаться обременительной, а ее награды при ближайшем рассмотрении – ничтожными. С некоторых пор меня вновь мучительно тянет вернуться в волшебный сад… и ведь я видел, видел – еще трижды!
– Сад?
– Нет, только дверь. Видел – и не вошел!
Уоллес подался ко мне, и в его голосе зазвучала глубокая печаль:
– Трижды у меня был шанс –
За год я три раза проходил мимо – за этот последний год.
Первый раз – в день парламентского кризиса в связи с проектом выкупа арендных земель. Тогда правительство удержалось у власти с перевесом всего в три голоса. Ты помнишь? Никто с нашей стороны, да и бóльшая часть оппозиции не ожидали, что вопрос поднимут в тот вечер. Дебаты закончились пшиком, предстояло голосование. В тот вечер мы с Хочкиссом ужинали у его кузена в Брентфорде, чисто мужской компанией. Нас вызвали по телефону, мы взяли машину кузена и едва успели в парламент к сроку. А по пути проехали мимо моей двери в стене – бесцветной в лунном сиянии, но хорошо узнаваемой в желтом свете наших фар.
«Бог мой!» – вырвалось у меня.
«Что такое?» – спросил Хочкисс.
«Да нет, ничего!» – ответил я, и момент был упущен.
«Я принес большую жертву», – сказал я, входя, руководителю нашей партии. «Не вы один!» – бросил он на бегу.
Мог ли я тогда поступить иначе?..
Во второй раз шанс представился, когда мой отец лежал на смертном одре и я торопился сказать последнее «прости» суровому старику. Требования жизни вновь оказались превыше всего. Однако в третий раз, всего неделю назад, обстоятельства сложились по-иному, и я горячо раскаиваюсь, вспоминая об этом. Мы сидели с Геркером и Ральфсом… Теперь уже не секрет, как ты знаешь, что я поговорил с Геркером. Ужинали в ресторане Фробишера, и беседа вышла доверительной. Однако о моем возможном назначении в кабинет министров напрямую не упоминалось. Да-да, теперь уже все решено. Говорить пока не следует, но и скрывать это от тебя у меня нет причин… Спасибо, спасибо… но позволь мне досказать.
Тогда еще вопрос висел в воздухе, и мое положение было весьма шатким. Мне очень хотелось получить от Геркера определенный ответ, но мешало присутствие Ральфса. До конца ужина я поддерживал легкий, непринужденный разговор, изо всех сил стараясь не слишком явно касаться интересовавшей меня темы, – и оказался прав. Судя по поведению Ральфса в последующие дни, осторожность была необходима… Я знал, что Ральфс простится с нами, когда мы минуем Кенсингтон-Хай-стрит, тогда и можно будет удивить Геркера внезапной откровенностью. Такие приемчики иной раз бывают действенны… И вдруг в поле моего зрения вновь появилась белая стена, а впереди замаячила зеленая дверь.