Двери открываются

Она даже не заметила, что опустила голову. Из носа на блузку капала кровь. Уля проследила за тем, как алое пятно на ее груди расползается все шире и шире. Ну и ладно. Ей давно пора было купить новую рубашку. Может быть, черную. Или цветную. Почему бы и нет?

– Уля!

Она снова подняла голову. Закрыла лицо растопыренной ладонью, потому что вернулись к жизни лампочки, светившие ей прямо в глаза.

– Можешь подняться?

Голос звучал знакомо. Не так, как если бы Уля слышала его в офисе или, скажем, на постоянном маршруте автобуса, а так, как если бы он ей снился.

Уля почувствовала под рукой холод поручня. И когда он успел стать таким холодным? Подниматься было куда сложнее, чем проходить стадии принятия. Может, Уля и ошибалась, но в тот момент это казалось единственной существующей в мире истиной.

Голос замолчал, и Уля поняла, что ей его не хватает. Она хотела это озвучить, но вместо этого издала очередной стон.

– Ладно, забудь, забудь обо всем, что я… не торопись!

Уля была не согласна: взрыв внутри нее с каждой секундой все больше стихал, и она начала дрожать. В лифте ощутимо похолодало. Она ничего не знала о системе отопления, вентиляции и всего остального устройства лифта, но за все то время, что Уля провела в этой коробке, здесь ни разу не было настолько холодно.

Наконец Уля выпрямилась. Отсюда осколки казались горами щебня. Должно быть, именно так ощущала себя Алиса, откусившая не от той стороны волшебной сыроежки.

Чем она занималась перед тем, как столкнулись континенты?

Ах да. Открывала люк. Уля снова подняла голову и посмотрела в бездну.

Бездна посмотрела на Улю в ответ ее же глазами.

– Эм… привет? – неуверенно раздалось сверху.

Боль отошла на второй план. Уля вдруг с дикой четкостью осознала, что смотрит на саму себя. Не на зеркальную Улю, застрявшую вместе с ней в лифте. А на Улю, которая выбралась. Уля открыла рот. Закрыла его. Схватилась дрожащими руками за юбку, смяла ткань и подумала: «Ну конечно».

– Я сказала, что ты можешь не торопиться, но соврала, прости, – сказала Уля… нет, Акулина, потому что Уле нужно было как-то… нужно было как-то отличать ее от себя. Акулина сморщила нос, и Уля невольно провела пальцами по своему. – Времени у нас в самом деле не так много.

Акулина начала говорить. Уля пыталась и не могла с этим справиться.

В темноте шахты – или что было там, над падающим в бесконечность лифтом? – Акулину было довольно сложно разглядеть. Уля уставилась на ботинки, которых в ее шкафу определенно не было: осенью и весной она носила старые, древние почти, но идеально сохранившиеся полусапожки на небольшом каблуке. Одна из самых удачных инвестиций Ули в дорогую обувь.

Сколько Акулине лет? Спит ли она все еще на брошенном у стены матрасе? Нравится ли ей ее работа – где вообще она работает? Работает ли? Красит ли волосы? Забыла ли… нет, часто ли думает о том корпоративе, о сарае на обрыве, о болоте и об… Уля сглотнула. Об исчезающей в гуще щупальцев чужой руке. Выросла ли она хотя бы на сантиметр? Дописала ли ту злополучную статью? Выпила ли кофе, в конце концов?

– …я знаю, что ты мало что услышала, потому повторюсь: мы с тобой не останавливаем Биффа Таннена[4], время работает немного иначе. По крайней мере, здесь, с нами обеими. Можешь мне верить – я сама все это пережила.

Акулина щелкнула пальцами, и этот жест тоже был для Ули совсем незнакомым. Но она знала, что частенько подбирала чужие привычки. От кого ей досталась эта?

– Я… да, я слышу. – Уля кивнула, словно в трансе. – Мы – не Марти Макфлай[5].

А жаль. С линейным временем разобраться было бы куда проще.

– А жаль… – эхом отозвалась Акулина, а потом добавила: – Я могла бы справиться одна, но возникла небольшая проблема… Впрочем, я не могла справиться одна, я ведь помню, как все случилось. Но, знаешь, надежда умирает последней.

Уля распрямила плечи – те сопротивлялись, как изломанные спицы зонтика. И почти встала на цыпочки, чтобы удостовериться: в руках Акулины она видит именно то, что видит. Акулина заметила это и перевела взгляд на собственную руку.

– Ах, да, конечно. – Что-то по ту сторону люка зашуршало, потом стукнуло, и следующее слово раздалось как будто бы из еще более далекого далека. Возможно, даже прекрасного и жестокого. – Вот.

Акулина встала на колени. Игла в ее пальцах отразила мигающий свет лампочек.

Уля могла бы задать ей миллион вопросов (опять это невообразимое слово! «Миллион!»). Даже если у них совсем нет на это времени. Но, скорее всего, Акулина ни на один не ответит.

– Я думала… – Уля сглотнула, и горло обожгло, будто она была цирковым глотателем шпаг. – Я думала, сотрудники Ателье не работают в одиночку.

– Кто тебе сказал, что я на них работаю?

Уля выгнула бровь и кинула на саму себя многозначительный взгляд. Рахи попросил ее запомнить вопрос об агентах. О том, как Ателье набирает сотрудников. Теперь она была почти уверена, что люди, столкнувшиеся с прорехами раз, тянутся к ним и дальше. Как магниты. Как сумасшедшие. Как те, кто заглянул за изнанку Вселенной, а видеть изнанку могут лишь те, кто ее зашивает.

– А я и забыла, как быстро схватываю.