Двести третий день зимы

Сама она уже принялась за широкий бок В. Ее синяя балаклава чуть расползалась по шву возле левого глаза, и там свешивался мохнатый хвостик нитки. Нюте захотелось убрать его, но вдруг стало темнее – просвет выхода с площадки заслонило крепкое тело Шурика. Он держал в руках черный мусорный пакет, от которого попахивало жгучей химией.

– Перчатку взял? – строго спросила Тая.

Шурик кивнул и бросил под ноги первую горсть реагента. С земли зашипело. Снежную корку разъела темная оспина с запекшимися краями. Нюта с трудом отвела взгляд и впечатала ботинок в снег. Сжалась, предчувствуя новую волну страха. Но вместо этого ее залило щекотное тепло. Почти такое же, какое накрывало ее в саду канувшей в бездачье Светки. Еще шаг, и еще. Ничего особенного. Просто примять снег весом своего тела. Своего страха. Своей потерянной детской радости. Прыгучего восторга, с которым можно было бегать по собственным ребристым следам. Или отпечатывать новые. Все глубже, все заметнее. По контуру перевернутой щетки. По контуру одной из пяти запрещенных букв. Лицо под балаклавой вспотело, от соли резало губы и глаза, но Нюта продолжала вытаптывать снег.

Она как раз закончила Е и нацелилась перепрыгнуть на полукруглую спинку С, когда белый покров под ней налился красным. Мысль оказалась быстрее реакции тела. «Кровь!» – вспыхнула догадка раньше, чем нога рефлекторно дернулась, нарушая строгие границы буквы. Но красное под ногами тут же стало синим. Затем снова вспыхнуло красным. И опять вернулось к синему.

– Твою мать!

Шурик выскочил с площадки так резво, что оборвал край тента. В его руках тревожным огоньком мелькала рация – то синий, то красный, то синий, то красный. Шурик нажал на кнопку, прислушался к треску и вернулся под тент. Вокруг его рта обозначился белый треугольник. «Сердце барахлит», – отстраненно подумала Нюта, предчувствуя, что это последняя ее спокойная секунда, а после мир сорвется и полетит. Так и вышло.

– Наряд будет минут через шесть, – отрывисто сказал Шурик. – Сообщили, что на спортплощадке кто-то копается. Бдительные, мать их, граждане.

Дышать в балаклаве стало невозможно, Нюта стянула ее с себя и жадно схватила ртом воздух.

– Надень, дура, – шикнул на нее Шурик, и она тут же послушалась, хотя шерстяная ткань начала драть вспотевшую кожу.

– Валить? – спросила Тая.

Шурик покачал головой:

– Знают, что я здесь. По радару вычислили.

Нюта уже не чувствовала ног. Холод и страх поднимались от них к голове, лишая сразу и сил, и сохраненного в движении тепла.

– Надо закидывать, – подала голос Тая.

Абсолютно спокойный голос. Голос, от которого Нюту передернуло еще сильнее, чем от сиплого шепота Шурика. Какой отбитой надо быть, чтобы не испугаться сейчас? Какой отбитой надо быть, чтобы шагнуть к Шурику, взять его за плечо и тряхнуть так сильно, что он даже немного встряхнулся.

– Короче, ты обнаружил мелкое хулиганство и пресек, так?

Шурик кивнул, полез в карман и вытащил вторую балаклаву. Ловко сменил одну на другую – зеленую на белую. И тут же стал среднестатистическим холодовиком.

– А эта пусть Груне звонит, – кивнул он на Нюту.

Холодно и мокро было уже под коленками. Там, где самая нежная кожа. Кажется, у этого места даже нет названия. Или есть, но Нюта его не знала. Как не знала и того, куда их отвезут через шесть минут, когда на место прибудет наряд холодовиков. Или уже через пять.

– Что. Вы. Несете? – Слова с трудом протиснулись между слипшимися губами.

Но их оказалось достаточно, чтобы к телу вернулась способность срываться с места и бежать. Нюта даже успела выбраться из-под тента, но Тая перехватила ее за локоть и затащила обратно. Глаза в прорези балаклавы сузились.

– Дыши и не дергайся, – велела она.

– Надо уезжать! – Грудь и правда перехватило. Нюта постаралась глубоко вдохнуть, но под цепким взглядом Таи легкие стиснуло еще сильнее.

– Ты мне сейчас очень нужна, слышишь? Соберись.

Тая выпустила ее локоть, наклонилась к выпотрошенному рюкзаку, нащупала там салфетку и карандаш, присела на корточки и нацарапала кривоватый ряд цифр.

– Сейчас ты спрячешься за гаражами, а когда мы уедем, позвонишь Груне. – Тая поднялась и засунула салфетку в грудной кармашек Нютиного пуховика. – Скажешь, что Шурику пришлось отвезти меня в отделение. Она поймет.

– Что пришлось сделать?

Тая глянула раздраженно. За ее спиной Шурик уже хрипел в рацию:

– Спокуха, мужики. Пресек здесь шухер. Привезу сейчас.

На том конце прошумели в ответ и затихли. Рация перестала вспыхивать красным и синим. Сразу воцарились тишина и темень. И захотелось спать. Так сильно, что Нюта с трудом сдержала зевок – даже скулы свело.

– Ты же говорила, что он только по снежному массиву.

– И это тоже. – Тая хмыкнула и переспросила требовательно: – Все поняла?

– Нет, ничего я не поняла.