Двое любят друг друга

«Слишком дорого обойдется ему развод», — подумала она со спокойной деловитостью, так, словно решалась чья–то чужая судьба, не ее собственная. Повернувшись спиной к окну, ко всей жестокой реальности внешнего мира, Ингер снова принялась собирать грязное мужнино белье, просто потому, что кто–то ведь должен был это сделать. В душе ее поселился холод, сердце, казалось, покрылось слоем льда. «Вот расскажу ему, что жду ребенка, подумала она, — и тогда ему придется задуматься кое о чем другом!» Ингер отнесла мужнино белье на кухню и попросила фру Хансен постирать его, со строгостью, прежде ей не свойственной. Потом в третий раз в это утро зашна в ванную комнату, где с совершенно непривычной пытливостью принялась рассматривать в зеркале свое лицо, словно во что бы то ни стало желая знать, как выглядит обманутая женщина. Губы у нее побелели совсем, и Ингер, как всегда, не найдя свою губную помаду, взяла помаду Сусанны, с лиловато–серебристым оттенком — все лучше, чем ничего. «Рано еще девочке губы красить», — подумала она, и перед ее мысленным взором возникла фигурка дочери, с ее бурно расцветающей женственностью. «Твое прелестное тело, вспомнила она. Чье тело? Кусок мяса с бугорками тут и там — чтобы только природа могла свершить свое предназначение». , Ингер старательно уложила волосы в привычный пучок на затылке. Следовало бы подстричься, но денег, чтобы сходить к хорошему парикмахеру, не было уже давно. Болынинство женщин сочли бы себя из–за этого глубоко несчастными, но Ингер мирилась со всем. Торбен даже не понимает, какая у него скромная, нетребовательная жена, а где же награда? Казалось, Ингер обрела полное спокойствие, странно лишь, что у нее попрежнему трясутся руки, так, словно они наделены какими–то собственными чувствами, помимо чувств самой Ингер.

Внезанно до нее донесся мягкий звук глохнущего мотора — у дома остановилась машина — и, не зная, что она скажет мужу, движимая властным желанием заглянуть ему в лицо, словно один вид этого родного лица мог мгновенно изгнать из их жизии злую беду, Ингер сбежала с лестницы и замерла у входа, уставившись на дверь, пока не услыхала, как муж у порога добросовестно вытирает ноги об коврик. Сначала одну ногу, потом — другую.

Он отпер дверь и вошел в дом, и на миг они замерли лицом к лицу. Она пыталась что–то сказать ему, но, поняв, что говорить надо быстро, ничего выговорить не сумела, а лишь ловила воздух ртом, как издыхающая рыба. От Торбена пахло вином, и она сразу почувствовала его скрытое раздражение, очевидно проистекавшее от дурной совести. Но еще острее она почувствовала другое: не надо было первой встречать его в дверях. «Того принесешь мне в жертву, кто первый встретится тебе по дороге домой!» Он молча сяял шляпу и плащ и бросил их на ворох платков и варежек, которые валялись у вешалки, потому что нигде больше им места не находилось.

— Я должен хоть чуточку соснуть, — хрипло произнес он, у него всегда делался такой голос, когда он не в меру болтал, смеялся и пил. Разбуди меня в полдень, поеду на совещание.

И он прошел мимо Ингер, даже не взглянув на нее, а ей так хотелось пойти за ним и рассказать ему, что у них будет ребенок. Он тут же быстро обнимет ее. Так она достучится до него, нащупав сокровенный уголок его сердца. Она напомнит ему прежние добрые, хоть и далекие времена, счастливые часы, которые они делили друг с другом, когда дети их были маленькие, и еще раньше, когда дети еще не родились. И про мокрые морщинистые райские яблочки она ему напомнит, которые он однажды с гордой рыцарственной щедростью вложил ей в руки. Но нет — по лестнице сейчас взбирается чужой человек, который уже не муж ей.

— Кофе готов! — крикнула из кухни фру Хансен.

— Спасибо, — сказала Ингер, вдвоем они сели за старый кухонный стол — выпить обязательную утреннюю чашку. Проглотить этот кофе было мукой для Ингер. Фру Хансен буравила ее взглядом — одновременно ласковым и любопытным.

— Что–то вы нынче скверно выглядите, сказала она.

— Наверно, просто обычная весенняя усталость, — с усилием выдавила из себя Ингер, настороженное сочувствие прислуги оскорбляло ее: сколько таких бессловесных обид вынуждена она теперь молча сносить…

На часах уже половина десятого, за окнами как ни в чем не бывало продолжается жизнь, словно ничего не случилось.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Будто призрак стояла она у входа, ни одного доброго слова не сказала ему, не спросила, может, он устал или голоден, да и поспешила она к двери без какой–то заведомой цели и застыла там зримым олицетворением некой бездонной пропасти невасытных, лизь м нсоысказанных притязаний.