Двое любят друг друга

Он уснул с мечтой о Еве, со сладостным ощущением во всем теле. Странная гордость творца завладела им, словно он сам вылепил ее лаской своих рук, сам выбрал ее среди тысяч и тысяч женщин, снующих по улицам Копенгагена и принадлежащих тому или другому мужчине, как это почти всегда бывает с женщинами. Конечно, женщину можно отбить у ее владельца, но это — трудная задача, которая по плечу лишь тому, кто обладает особым даром соблазнителя. Не зная своего соперника, ты рискуешь потерпеть крах. А Еву — в полудреме он улыбнулся счастливой улыбкой, как ребенок, отдавшийся во власть благостного сна, и сон его стерегли два ясных, карих глаза, придавших жизни его высший смысл, а Еву мужчины проглядели, и только один Торбен знал, как она хороша.

Он проснулся оттого, что кто–то распахнул дверь, но все равно остался лежать с закрытыми глазами, не меняя позы. Болела голова. Он почувствовал на себе взгляд жены — будто свинцовая тяжесть легла на веки — чувство, знакомое с детства, когда по утрам его будила мать. Вставай, марш в школу, навстречу обязанностям и попрекам, вперед, и поторопись выйти в люди, чтобы мы могли гордиться тобой, мой мальчик, «с твоими–то способностями», а «уж мы–то из кожи лезли вон, чтобы ты получил место в гимназии». Может, мама и впрямь гордилась бы им сегодня, будь она жива, хоть 'Горбен и не стал премьер–министром. Но как–никак его имя чуть ли не ежедневно мелькает на страницах одной из крупнейших — третьей по значению — газет Дании. Хотя, конечно, мать этим не удовлетворилась бы — ведь поистине ненасытно волчье честолюбие родителей, ожидающих чудес от своих детей. Тут Торбен подумал о своих собственных детях, Сусанне и Эрике, их милые лица проплыли мимо него, одним своим видом смягчив застарелую боль пробуждения. Сердце его всегда таяло при виде их, при любом светлом воспоминании о детях. Но вот в комнате стоит их мать и пялится на него, и он уже в тревоге, оттого что она молчит. Она ведь ни о чем не могла догадаться, ее женской интуиции — грош цена. Но Торбен решил, что будет с ней приветлив, ведь, в сущности, она это заслужила.

Все же его чуточку мучила совесть. Он зеввул и открыл глаза.

— Мне приснился странный сон, сказал он, усилием воли заставив себя взглянуть на жену. Вид у нее был сонный и озабоченный, да и держалась она как–то робко и удивленно, словно ступила на землю неведомой страны. Он знал, что его сны ее не интересуют.

— Пробило полдень, — сообщила она угасшим голосом. Не пойму, отчего тебе никогда не дают выспаться.

— Сон этот приснился мне как раз перед тем, как ты вошла, — упрямо продолжал он свое. — Мне снилось, что я был с девушкой, она чуть–чуть напоминала мою сестру, но тут появилась мама и застукала нас в весьма критическую минуту. Я страшно перепугался, потому что в то же самое время это была ты. Как ты думаешь, что может означать такой сон?

Он полупривстал в кровати, его собственная неожиДанная ложь (на самом деле ничего такого ему не снилось) развеселила его. С удивлением заметил он, что ее лицо покрылось слабым румянцем, и, даже будучи изрядно близоруким, он почти не сомневался, что у нее на глазах были слезы. Нервно потирая одна о другую ладони, она шагнула к нему.

— Торбен, тихо и чуть ли не с извинительной ноткой в голосе проговорила она, я беременна.

Мгновение он молчал, совершенно ошарашенный неожиданной вестью. «Проклятье», — подумал он. Затем, свесив ноги с кровати, присел на ее краю и принялся ерошить свою редкую шевелюру.

— М-да, неловко пробурчал он, помня о своем решении быть с женой приветливым. Что ж, это не беда (но это как раз и была страшная беда!). Да и тебе не впервой!

Этот глупый и жалкий лепет разом открыл ему жуткую, непреодолимую пропасть, которая их разделяла: казалось, он вдруг заглянул в зияющую бездну. На миг ему было дозволено осознать полное одиночество Ингер. Затем все рассеялось, и в голове у него вихрем завертелись разные мысли. Самая четкая из них была такая: он должен уговорить жену избавиться от ребенка. Но сначала надо бежать от нее, уехать в город и там податься в какой–нибудь темный трактир, где можно спокойно посидеть и обдумать случившееся перед свиданием с Евой. Этой ночью она сказала: «Хоть бы ребенка от тебя родить. Больше всего на свете хочу ребенка». Но он следил за тем, чтобы ничего такого не случилось, а вот с Ингер он оплошал. Должно быть, это случилось в ту проклятую ночь, когда Свендсен подсел к Ингер и начал за ней ухаживать. Зрелище смехотворное и невыносимое.

Ингер присела рядом с мужем на край постели и с каким–то неуклюжим смирением обвила его шею руками. Поверх платья она надела большой белый фартук, а Торбен был в нижнем белье, он подумал: «Наверно, у нас обоих довольно–таки смешной вид».

— Торбен, сказала она, тщетно пытаясь поймать его взгляд, — ребенок нарушит не только твои личные планы. Сам знаешь, будет младенец — мне никогда уже не завершить образование. От этой мечты навсегда отказаться придется.