Двое любят друг друга

Снова она чего–то ждет от него! Ее взгляд давил его свинцовой тяжестью, он задыхался в кольце ее мыслей, — и неукротимое стремление вырваться из этого плена и глотнуть свежего воздуха вблизи другого человеческого существа властно захватило его. Он торопливо проглотил горячий кофе, и на миг его захлестнуло непреоборимое, откровенное желание спрятать голову в ладони и разрыдаться. Он пересилил это желание и сказал: .

— Можешь спокойно положиться на меня. Кругом уйма таких врачей.

Но на самом деле ни одного такого врача он не знал, да и вообще в свои сорок лет он ни разу не сталкивался с проблемой аборта.

Ингер перегнулась через стол, ее лицо вплотную придвинулось к лицу мужа.

— Торбен, начала она, — а так ли уж это необходимо? Неужели мы не справимся, если сейчас?..

— Нет, поспешно, пугливо перебил он ее и увидал, как задрожала у нее нижняя губа, отчего обнажились пломбы на зубах у самых десен, а глаза ее — и без того неопределенного цвета — мгновенно увлажнились и помутнели. У него же часто–часто заколотилось сердЦе от страха. В панике он даже подумал, а не рассказать ли ей все как есть, может, она поймет его? Но тут он вспомнил эпизод с немкой — и выпустил из рук, соломинку, за которую было ухватился. Сквозь завесу самообмана он вдруг отчетливо увидал истинную причину своего отчаяния, словно бы издевательски ему подмигивавшую: «Если у тебя будет трое детей, тебе ни за что не дадут развода. И Ева никогда не станет твоей».

Ингер встала и вышла на кухню. Торбен видел бантик фартука на ее спине и знал, что она стоит, прислонившись к холодильнику. Торбен был весь настороже, он ждал.

— Опять ты влюбился в кого–то, — с горечью произнесла она, — а не то ты нипочем не стал бы…

Ее слова прервались громким рыданием, а Торбену подумалось, будто сердце его на миг замерло, а затем вновь забилось в прежнем пугливом ритме. «Она все знает, — подумал он, зря, конечно, я не сжег ту записку. И правда, отчего я ее не спалил?» Он же все время собирался это сделать, вспоминая о своем намерении всякий раз, как только бросит взгляд на мусорную корзину.

Она зарыдала громче, и Торбен, желая остановить рыдания, подошел к жене и обнял ее за талию. Ингер резко оттолкнула его, и он успел лишь заметить, что ее волосы пахнут влажной золой. Руки его вяло повисли, молча смотрел он, как она, вынув носовой платок, высморкалась с обычной тщательностью. Затем, продев кончик платка поочередно в каждую из своих розовых ноздрей, она основательно прочистила нос. «Сильная у нее натура», — подумал он.

— «Милочка, любимая моя», — злобно передразнила она его, — «твое прелестное тело», — меня чуть не стошнило, когда я прочитала эти строки!

Кровь бросилась ему в голову, он шагнул к ней.

— Да, — произнес он дрожащим голосом, — я люблю ее, и тело у нее и правда прелестное! Так как же ты теперь намерена поступить?

Она стала ловить воздух ртом и заслонила лицо рукой, словно он ударил ее, и почти нестерпимая жалость к ней мгновенно смела все его бешенство.

— Прости, — сказал он, прости меня, Ингер. Просто ты застала меня врасплох.

Он хотел добавить еще что–то, но слова застряли у него в глотке..В соседнем доме у окна стояла женщина, которая с любопытством наблюдала за ними.

Ингер с отчаянием во взгляде шумно рухнула на кухонный стул. Она смотрела мимо мужа на газовую плиту.

— Ты говоришь «люблю», устало сказала она, — а сам даже не знаешь, что такое любовь.

— А ты знаешь? — осторожно спросил он и незаметно отошел от окна, скрываясь от глаз соседки, заглядывавшей к ним на кухню. Он чувствовал, что мучительное объяснение уже начинает превращаться в теоретический спор. А раз так, скоро можно будет и улизнуть.

— Любовь — это труд, неожиданно сказала Ингер, а людям, которые без конца влюбляются, просто лень взять на себя этот труд.

Против воли он заинтересовался ее ответом.

— А тебе не лень? — спросил он.

Она смерила его взглядом, полным ненависти и какого–то смутного страха.

— Нет, сказала она. — Мне не лень.

Она кичилась своей правотой, нравственной силой, своим отважным противостоянием мужскому произволу — жена, восседающая на кухне, женщина в фартуке, с такими знакомыми интимными складками на животе и под мышками, под изношенными рукавами платья, — и Торбен с изумлением вспомнил, что всего лишь два месяца назад он говорил ей, что любит ее.

— Не поройся ты в моей корзине, — сказал он, ты сейчас думала бы так же, как и я. Что от ребенка надо избавиться.

— Может быть, — согласилась она. Может, и сейчас я приму такое решение. Что ж, давай убьем этого ребенка. Найди кого–нибудь, кто сделает аборт. И раздобудь деньги, чтобы ему заплатить.

Она вяло взмахнула рукой в знак того, что от нее самой, от ее воли сейчас уже ничего не зависит.

«Вот она какая, — подумал он, как только мелькнула искра надежды, — она жертвует собой ради меня, а после будет упиваться своим мученичеством».

Он взглянул на часы.

— Можешь положиться на меня, — сказал он уже без иронии, чуть ли не с лаской, — я разовью бурную деятельность. Прямо вот сегодня…