Двое на рассвете

Марии не понравился этот ласковый тон. Словно он погладил ее по голове, пожалел, как беззащитную.

— Никакая я не подневольная, — она старалась сдерживаться. — Все поехали целину поднимать, а я что — в хвосте буду?..

— Э-э, да вы патриотка! — протянул он.

Ей показалось, что она ведет себя, пожалуй, глуповато. Вспомнив вычитанную где-то фразу, сказала:

— Говорят, старая вонь приятнее аромата новизны. Вот и решила проверить эту истину, — и тут же прикусила губу: брякнула чужие слова, сказала совсем не то, что лежало на сердце. Да и не так было: никакую истину она не проверяла и слова эти вычитала позднее, когда стала работать в клубе.

А тот с любопытством блеснул глазами:

— Как?.. Как вы сказали?.. Аромат новизны и старая вонь… Парадоксально, но… факт. Да, факт. В этом есть своя логика. Вообще в жизни много парадоксального, — заговорил он без всякой связи с предыдущим. И вздохнул: — Но самое парадоксальное, наверно то, что мир тесен, а человек… человек одинок.

Мария удивилась. Эти слова поразили ее. Вспомнилось: когда по-воровски сбежал из совхоза муж, как одиноко было ей. Сколько взглядов ловила на себе. Думали, наверно, что и она сбежит. И потом, когда Недомерка Ксюша, рассыльная совхоза, стала аккуратно вручать письма мужа, как по-старушечьи ехидно поджимала она губы… Может, так и есть: одинок человек, хотя вокруг него и народу много… А счастье? Что такое счастье? Счастлива ли она? Может, это совсем не то, к чему надо стремиться?..

Вспомнила Никитку, свой щитосборный домик в конце новой улицы, пахнущий еще — особенно после дождя — свежей краской и известью, вспомнила почему-то опять Юрку Зобина, увидела эту степь в дрожащем мареве полдня и, кажется, дохнул на нее плотный — до звона в ушах — духмяный воздух раздолья…

— Да как же так? — заговорила она, удивляясь в то же время тому, что впервые так тепло, по-родному ей подумалось о степи. — Вот шла я одна, с тяжелой сумкой. Простуженная. А встретились вы — подобрали, напоили чаем… А вы говорите: человек одинок. Нет, неправда это…

Она отодвинулась, почувствовала сквозь пальто предвечернюю свежесть. Спрятала руки в узкие рукава пальто.

— Неправда? — Долинов недоуменно посмотрел на Марию, раздумывая, поморгал, отвернулся, обиженно сказал: — Молодежь нынче пошла: подбери, обогрей душу, а она плевать на тебя начнет. Интересный принцип благодарности.

Долинов, говоря это, стал чем-то похож на обиженного мальчишку. Мария подумала о Никитке и ругнула себя: нельзя же так просто, уцепившись за первое слово, обижать человека. Неуютно, наверно, Долинову в жизни. А она — сплеча. Сладко ли ей было, когда на нее косились в совхозе. Заведует клубом, а чуткости и культуры нет.

— Спасибо вам за чай и таблетки. Только мне показалось, что вы как-то не совсем правильно судите о жизни…

— Су-ди-те, — окончательно обиделся Долинов. — Да вы-то откуда знаете жизнь? Попрыгали с телячьим восторгом на целине и чувствуете себя ермаками. Жизнь… Я вот всю жизнь ладил с людьми, делал одно добро. Помогал слабым председателям. В дружках с ними жил. А коснулось дела — и Иван Пафнутьевич Долинов чуть ли не государственный мошенник. Эх, жизнь… Она, милая, не всегда пчелиным медом мазана, попадает и сиротский медок. Да что там… Прожить — не прямо через поле перейти. А пойдешь — и колесить научишься…

Как было возразить на эти слова? Может, он и прав в своей обиде. Да и мало ли всяких обид у человека на жизнь? Но все равно она не согласна, что мир тесен, а человек одинок. Скажи об этом совхозным ребятам — заклюют.

Меркло. Снег казался проседью облаков, легшей на землю. Где-то над головой хранилась еще слабая опаленность заката. Раздраженно пророкотали бревна старого мостика. Неожиданно мигнули красноватые огни деревни.

У обочины дороги, осев задними колесами в кювет, беспомощно дергалась машина. Длинный, тощий шофер, выскочивший из кабины, ринулся навстречу, нелепо размахивая руками.

Долинов насупился, метнул взгляд на Василия.

— Эх, еще один горемыка, — скорбно вздохнул и добавил: — Поможешь человеку, а сам сядешь…

Мария поняла: это было сказано для нее, неблагодарной и грубой попутчицы. Василий не по-доброму блеснул глазами:

— Что ж, по-вашему, совесть в кулак — и мимо?..

— Мне хоть в загашник, — озлился Долинов. — Действуй, как было приказано…

— Вы не очень-то с приказами, — как бы между прочим заметил Василий. — Я не цифрочки пишу. У нас своя бухгалтерия, — и, опуская боковое стекло, крикнул подбежавшему шоферу: — Какая тебя нелегкая занесла? Цепей нет? Разве по такой тюре можно без цепей ехать?..

Выскочил из остановившейся машины, заспешил к задним, плотно осевшим колесам. Василий оказался маленьким, подвижным. Юркнул на коленях под кузов, спешно вылез оттуда, засеменил к своей машине. Гремя цепью, крикнул:

— У меня есть запасная. Держи!..