Двое в лодке

– Вот видишь! – воскликнула Лиза и стала отстегивать ремень, удерживающий голову Николая.

Как только фиксатор был удален, девчонка без всякого страха взяла с тумбочки подушку, взбила ее и подложила под голову Рыжова.

– Спасибо, лучше. В туалет. Пить хочется, есть, – снова сообщил Коленька свои желания всей честной компании. – Если ремни, как я поем? Снова шланг?

«Он помнит все. В том числе и дни, проведенные в больнице. Да, это не самые лучшие воспоминания», – подумал доктор, продолжая стоять у двери.

Лиза сидела около сынка богатых родителей, исхудавшего за месяцы, проведенные в клинике, и не могла насмотреться на него. Она никогда раньше не видела Николая осмысленным, настоящим, реальным. Он казался ей умным и мужественным. Этот парень перенес столько страданий! Он настоящий герой.

Лиза не забывала хвалить и себя за то, что рискнула вколоть ему вещество, буквально воскресившее его, вернувшее с того света. Она ведь молодец, помогла ему и другим людям. Придет время, и она обретет новое тело! Интересно, как там Петр? В своем ли он уме? Надо переговорить с ним, а то он разболтает матери об их свиданиях.

Лиза снова кое-как привстала и заботливо стала поправлять дальний конец подушки. При этом она невольно вытянула руку над лицом Коленьки.

Дистрофик схватил ее стремительно, резко, с нечеловеческой животной быстротой! Его зубы вонзились в нежную белую кожу чуть ниже левого локтя.

Бедняжка вскрикнула от неожиданности и попыталась вырваться. Сделать это ей не удалось, и волна дикой невыносимой боли накрыла ее.

Карпатова вскрикнула, но не растерялась и влепила дистрофику пощечину.

Он лишь сильнее сжал челюсти, от чего Лиза заорала как дикое несчастное животное, схваченное хищником.

Иртышный сорвался с места, а в ушах его уже стоял хруст дробящейся кости. Бедная девочка истошно вопила, мать лупила сумасшедшего.

Тот, не закрывая глаз, продолжал работать челюстями и вращал головой из стороны в сторону, уклоняясь от неточных и слабых ударов матери.

Иртышный не имел ничего под рукой. Он вскочил на койку, согнул колено и въехал озверевшему мутанту точно в пах.

– Отпусти ее, тварь!

Эффект был достигнут, но совсем не тот, на который рассчитывал доктор. Вместо того чтобы разжать зубы и выпустить жертву, Коленька с еще большей силой сжал челюсти.

Лиза припала на колено здоровой ноги и продолжала выдирать руку из крепко захлопнувшегося капкана, оглашая клинику дичайшими воплями.

В следующее мгновение Иртышный подобрался к голове Рыжова и стал наносить ему сильные удары, стараясь выдвинутой костяшкой среднего пальца попасть в глаз.

Кровь из прокусанной раны начала хлестать в разные стороны. Она пачкала лица, искаженные гримасами ужаса, заливала халаты, простыни и стену.

Мутант продолжал мотать башкой так, что тело Лизы дергалось вместе с ним. Бедняжка выла. Она завалилась рядом с койкой, дергала отгрызаемой рукой и не могла подняться.

Карпатова долбила кулаком в пах мутанта, но тот не останавливался. Хруст перегрызаемой кости прорвался сквозь вопли и удары. Иртышный увидел, как рука девочки переломилась, и продолжил лупить людоеда.

На крики и звуки борьбы из ординаторской вылетел Кузнецов. Когда санитар забежал в палату, он на мгновение остолбенел, но быстро взял себя в руки, оттолкнул Карпатову и Иртышного и бросился на пациента, привязанного к кровати.

Крики несчастной девчонки и тошнотворный вид ее руки, болтающейся в зубах психа, заставили Кузнецова бить так, будто от этого зависела его собственная жизнь.

Но Коленька все-таки отгрыз руку.

Санитар опоздал.

Лиза наконец-то получила свободу и отползла от кушетки. Кровь хлестала из культи, куски мяса и кожи болтались подобно красным драным тряпкам.

Не успела мать схватить ее, как дочь, размахивая фонтанирующим обрубком, выбежала из палаты.

Ковальски быстрыми шагами шел из дальнего конца коридора, не подозревая ничего такого. Мало ли в дурдоме буйных. Да и санитар уже помогает.

Он столкнулся с Лизой, выбежавшей в коридор. Струи алой крови залили ему лицо и куртку, втоптали его в реальность жестче армейского сапога.

Следом из одиночной камеры вылетела Карпатова и бросилась следом с надрывным криком:

– Доченька, постой!

Охотник мгновенно сдернул с плеча ружье и влетел в камеру.

Иртышный обернулся и закричал:

– Стреляй в него!

Ковальски увидел руку Лизы, лежащую подле головы психопата. Его передернуло. Он без сомнения приставил двустволку к сердцу ублюдка и нажал на спуск.

Картечь пробила тело под углом, прошла сквозь матрац, лежащий на металлической сетке, ударила в бетонный пол, выбила из него острую крошку и срикошетила.

Рыжов дернулся и обмяк.

Ковальски и Кузнецов охнули и повалились на пол, оглашая больницу стонами и ненормативными эпитетами.

– Какой я тупой! – заявил Ковальски в конце недвусмысленной тирады.

Иртышный разрывался, не знал, то ли бежать за Лизой и ее бешеной маман, то ли помогать раненым.

Кузнецов задрал белые штанины и сообщил, что у него не так все плохо. А вот Ковальски был не столь оптимистичен.