Двое в лодке

– Стой! Что ты знаешь?

Иртышный и не думал подчиняться.

– Я пошел собирать свои вещи. Я уволен. Останавливать меня надо было раньше.

Ей пришлось забыть про гордость, про селектор, стоящий на столе, и идти следом за ним в его маленький кабинет.

– Подожди, Иртышный, скажи мне.

Он сжалился над ней. Ему было противно и безразлично. Хватит терпеть это самодурство.

– Лиза использовала четыре шприца и выбросила их. Пятнадцать штук сжег Егор. Значит, где-то есть еще один. Очень вероятно, что она набрала двадцать, круглое число. Так уж устроен мир.

Он не успел договорить, а Карпатова уже неслась по коридору вниз, туда, где на посту медсестры стоял исправный телефон. Лиза должна была быть уже дома. Мать три шкуры спустит с этой маленькой стервы.

Нина увидела заведующую заранее. Той еще надо было открыть решетку, отделявшую лестницу от первого этажа.

– Дай мне телефон! – проорала Серафима, проворачивая ключ в замочной скважине.

Испуганная медсестра передвинула аппарат к краю стола.

– Где Лиза? Когда ушла? Ты видела?

– Серафима Ильинична, она здесь, в сестринской.

Иртышный решил закончить с образцами крови и спустился в подвал. Перед продолжением работы он опустошил мерзавчик, очень кстати завалявшийся в ящике стола. Теперь это уже не имело значения.

Не успел он насладиться послевкусием, как распаленная Карпатова ворвалась в заново оборудованную лабораторию.

– Не надо придумывать! У моей дочери ничего больше нет! Вы уволены. Вот ваша трудовая. – Она положила документ между держателями с пробирками, клавиатурой и мышью.

– Ну и ладно, – безразлично проговорил он, засовывая книжку в нагрудный карман халата. – Я доработаю день.

– Еще как доработаете! До конца смены полтора часа. А потом чтобы духу вашего не было в моей больнице! – заявила вздорная баба и исчезла.

В половине седьмого Иртышный был уверен в том, что среди пациентов и сотрудников носителей бактерий больше нет.

Он пару минут посидел в лаборатории, потом поднялся в свой кабинет. По пути доктор протопал мимо Ковальски, честно отрабатывающего деньги, обещанные ему. Иртышный попросил того пока не уходить и потерпеть. Леня и не протестовал. Двести долларов за полдня – это же очень хорошие деньги.

Ему надо было выгрести стол, собрать книги. Провозится он с этим час, а то и полтора. Потом приедут следователи, дальше, наверное, специалисты какие-нибудь секретные, раз Серафима решила рассказать обо всем.

В крови доктора рассосался излишний адреналин. Он взялся за наведение порядка в кабинете.

Тут ведьма вошла к нему и заявила:

– Отдайте мне метеорит!

Он скорчил презрительную гримасу, будто смотрел на низшее существо.

– Не вы приносили, не вам и забирать.

Так он и отдал ей уголек. Если разобраться, то источник спор вообще собственность Вестового.

– Хорошо, – согласилась она. – Ключи от лаборатории верните.

«Да, лаборатория. Там тоже не помешало бы прибраться».

– Закончится день, оставлю на посту медсестры.

Серафима так хлопнула дверью, что косяк гудел еще секунд десять.

«А как ты хотела, душечка? Прянички закончились».

Доктор собрал кое-какие бумаги, ставшие теперь ненужными, и вышел с ними в коридор. Он хотел поручить Вестовому сжечь их во дворе, так как не хотел выбрасывать в ведро. Это были черновые заметки о его изысканиях.

Там еще оставалось много вопросов. Один только механизм считывания чужого ДНК чего стоит. Каким образом бактерии заставляют питательные вещества поступать к поврежденным участкам организма? Как они «понимают», на какой стадии находится процесс восстановления, передают друг другу мегабайты информации?

Дверь в камеру к Коленьке Рыжову была открыта. Доктор подошел к ней да так и застыл на пороге.

Мать с хромоногой дочерью пытались беседовать с пациентом, прикрученным к кровати. Лиза сидела, а Серафима стояла рядом с ней и держалась за металлическую спинку стула, дабы не рухнуть от позитивных перемен, произошедших с юношей. Он ведь был безнадежен.

– Ты помнишь, когда родился? – допытывалась Лиза, с не меньшим удивлением, чем мать, разглядывая этого человечка.

– Да. – Николай выглядел оптимистичным и бодрым. – Я помню все. Каждый день. Ремни, пожалуйста. Они давят. Зачем меня привязали?

– Мама!.. – Дочь посмотрела на мать и тут же увидела Иртышного, но полностью проигнорировала его. – Ты видишь, он выздоровел. – В ее голосе плясали умоляющие и оптимистичные нотки. – Я снова смогу нормально ходить! Мама, я буду танцевать!

Карпатова не была настроена столь оптимистично.

– Коля, я уберу ремень с твоей головы, но сперва покажи мне свои зубы, пожалуйста.

– Кушать. Ужин, да? – Он попытался улыбнуться, и у него это получилось.

Карпатова не увидела ничего необычного и потянулась к ремню.

– Он может кусаться, – предупредил Иртышный.

Карпатова повернулась к нему и заявила:

– Вы больше здесь не работаете!

Психиатр не обратил внимания на ее выпад и спросил пациента:

– Как зрение?

– Я спал. Оно вернулось. Я вижу.

«Оживились клетки, умершие после аварии. Речевая функция полностью восстановилась. Логическая цепь рвется, но ее можно проследить. Он адекватен».