— Знаешь, — сказала она, сделав несколько глотков, — я ведь тогда оставила тебя по собственному желанию, а не «по соображениям целесообразности», как мотивировал дурак адвокат. Просто-напросто я хотела развестись с тобой. Мы не сошлись характерами, не созданы друг для друга, как поется в песнях. Понимаешь? Ну, а в том, что это мое решение совпало с твоим арестом, я, право же, не виновата.
— Я тебя никогда и не винил.
— Это не имеет значения. Просто хочу все до конца выяснить между нами. Давно этого хотела, но вот теперь только удалось, с большим опозданием. Не люблю ходить в должниках. Знаю, ты меня считал ветреной, легкомысленной женщиной, глупой фантазеркой, которая витает в облаках. Ты и теперь так думаешь…
— Виолета!..
— Наконец-то тебя задело!.. Разве нет?
— Виолета, пожалуйста…
— Нет, я не обижаюсь. Просто хочу избавить тебя от некоторых заблуждений и напрасных иллюзий. Ты ведь что подумал? «Моя-то бывшая снова забрасывает удочку: конфеты присылает, пригласила на вечер…» Подумал, верно?
— Ну, что ты, Виолета…
— Ты у меня весь как на ладони… Я не могу жить бирюком, понимаешь? И не могу быть в ссоре с людьми, даже если в них обманулась… Разве можно жить в одиночестве? Десять лет… я была обречена жить одна, как головой о камень биться о бездушие и черствость невежд… Твой арест, в сущности, был и моим арестом, хоть я первая с тобой порвала… Какие-то невидимые нити все равно остались, они и сейчас еще существуют, никто их не перерезал… Мы с тобой по-прежнему в одном ярме… И очень жалко… До чего же я одинока! Если бы ты только знал!.. Душу мне выхолостили эти люди!..
— Какие люди, Виолета?
— Те, что и тебя обрекли на изгнание… Я очень тебе благодарна за добрые слова, которые ты написал обо мне. Ведь мог и не написать. Ты, оказывается, смелее, чем я предполагала. Это как-то опять сблизило меня с тобой, вернуло доверие к людям… Видно, не всех опустошило бездушие иных людей, их непреклонность, высокомерие… Спасибо тебе. И в то же время я тебя ненавижу за то, что считаешь меня пропащей!.. Этот дурак был четвертым, в ком я разочаровалась… Он младше меня на пять лет и в то же время старее душой на все пятьдесят!.. Понимаешь?
— Извини, Виолета, но в тот вечер, на который ты намекаешь, я совершенно случайно…
— Какая разница! Тебе надо было дать о себе знать, а не рыскать за нами по лесу.
— Показалось неудобным.
— Это меня и обидело. А так ты, может, помог бы мне избавиться от многих дальнейших неприятностей, потому что я была на грани разрыва с ним.
— И правильно сделала, что порвала.
— Он спутался с бухгалтершей, чтобы мне отомстить, будто я какая-то сопливая девчонка… А что получилось? Опозорил все ваше общежитие… Вместе с комендантом.
Я подозрительно взглянул на нее.
— Нет, не думай, я здесь ни при чем, — продолжала она. — Не занимаюсь такими делами. Векилов давно взял их на заметку… А Карлик пусть катится ко всем чертям… Единственно, чего я боялась — как бы тебя не втянули в эту историю.
— Меня?
— Знаю я твое легковерие и наивность. Сколько раз возил Карлика на грузовике? Не помнишь?
— Ну, раза два-три.
— Куда возил?
— На стадион и обратно.
— И все?
— Все.
— Слава богу… Налей мне еще немного и пойдем. Проводишь меня до реки, а там и сама дойду.
— Нет, я провожу тебя по дому.
— Спасибо.
Она взяла бокал, осушила его до дна. Меня испугал лихорадочный блеск ее глаз, когда она посмотрела на танцевальный круг, — блондинка снова трясла там своей гривой.
— Пошли! — резко поднявшись, сказала она.
— А цветы? — крикнул я ей вдогонку.
— Пусть останутся в ресторане на память!
— Хотя бы розы…
— Они меня не волнуют… Предпочитаю репейники!
Я наскоро расплатился с официантом, который догнал меня уже возле выхода. Объяснил ему, что моей спутнице стало плохо, потому такая спешка. Он ответил в том духе, что, дескать, с каждым может случиться, такое уже не раз бывало на его памяти, а про себя наверняка крепко обругал нас за лишние хлопоты, которые мы ему причинили. А может, еще и за то, что в суматохе я забыл подкинуть ему «на чай».
Виолета нетерпеливо постукивала каблучками у дверей и метала в мою сторону гневные взгляды.
12
Ночь выдалась очень тихая. В небе повисли крупные фракийские звезды, таких ядреных я вроде бы никогда прежде не видел. Луна еще не взошла. Далеко, в зарослях ракитника у Марицы, задавали концерт лягушки, их даже здесь было слышно. Уже появились светлячки, пахло свежим сеном — лето!
Я шагал рядом с Виолетой, молча слушал ее. На душе было легко и чуть грустно. Она, видите ли, была очень счастлива со снабженцем-хористом. Из него вышел талантливейший певец, а вот снабженец — никудышный. Угодил в тюрьму. Потом судьба свела ее с солистом самодеятельного ансамбля — тенором, да еще драматическим. Но его перевели в другой ансамбль, так они и расстались. А потом попался ей этот Масларский. Она решительно ничего ему не позволяла. Но он все настаивал, просто извел ее своей назойливостью.