Двое в океане

— У меня складывается впечатление, что вы, уважаемый Иван Кузьмич, чего-то недопонимаете…

Недоумение его было столь бурным, что не очень-то опытный в подобных делах Мосин, впервые оказавшиеся, как и старпом, на научном судне с таким непростым, разномастным и капризным коллективом, окончательно растерялся. Покорно пробормотал:

— Хорошо. Доложу капитану. Если он разрешит…

— Не думаю, что у капитана хватит решимости снова вставить мне палки в колеса и не разрешить, ведь речь идет об антиамериканском митинге! Надеюсь, понимаете?

В полдень в каюте капитана провели летучее совещание начальников отрядов экспедиции и служб судна. Капитан был краток: увольнение на берег до восемнадцати. «Онега» уйдет в точно назначенный срок. Больше торчать здесь он не намерен.

— Вот это новость! — шевельнул каменными скулами Чуваев. — Уходим и все? Несмотря на обстоятельства?..

Капитан оторвал взор от своих лежащих на столе рук, на мгновение остро коснулся им холодного лица Чуваева.

— Повторяю: «Онега» уйдет, как намечено: в двадцать два ноль-ноль. На двадцать один заказаны власти.

Тон капитана покоробил Чуваева, он кашлянул в кулак, чтобы прочистить голос и придать ему большую весомость.

— А с Лепетухиным как? Исчез и ладно? А отдаете ли вы себе отчет, капитан, что это чрезвычайное происшествие? Что мы с вами обязаны…

— Мы с вами, товарищ Чуваев, ничего не обязаны, — перебил его Бунич. — Обязан я ж только я, как капитан. А вы, пожалуйста, не утруждайте себя лишними обязанностями.

Чуваев и бровью не повел.

— Зря, Евгений Трифонович, вы избрали в разговоре со мной подобный тон, — сказал он, умело придавая четкой интонацией особый вес каждому своему слову. — К сожалению, приходится волноваться. В том числе и мне. И за вас тоже. И, честно говоря, я не думаю, что случившееся будет способствовать укреплению вашей служебной репутации.

Бунич даже не счел нужным поднять глаза:

— Я мореход, а не карьерист. Мне, товарищ Чуваев, диссертаций не защищать. Свою капитанскую репутацию я уже отработал.

— Видите ли… — не отступал Чуваев, по-прежнему сохраняя самообладание. — Иногда приходится защищать и право на былую репутацию, пускай самую безупречную, особенно на научном судне.

Это была откровенная угроза, и Смолин заметил, как Золотцев огорченно качнул головой.

Бунич некоторое время молчал, словно обдумывая реплику Чуваева. Потом так же спокойно, лишь чуть повысив голос, произнес:

— Защищать это право я буду не перед вами, товарищ Чуваев. А сейчас делаю вам выговор, пока что устный, за неуважительный разговор с капитаном судна.

Все притихли, глядя на Чуваева. Тот мрачно и загадочно усмехнулся, но промолчал.

Заканчивая короткое совещание, Бунич потребовал от собравшихся начальников личной ответственности за пребывание их людей в городе, учитывая особую обстановку.

— А как быть со мной? — крикнул из дальнего конца каюты Шевчик и, выразительно подняв левую руку, продемонстрировал всем свои поблескивающие никелем часы. — Митинг будет через сорок минут. Могу я, в конце концов, выполнить свои служебные обязанности?

Капитан исподлобья бросил взгляд на Шевчика:

— На берегу не можете! У вас паспорт моряка, вы в составе экспедиции и извольте подчиняться правилам, которые здесь, на «Онеге», касаются всех.

Шевчик вскочил со своего стула и широко раскинул в стороны руки, выражая тем самым всю беспредельность своего возмущения:

— Ну, знаете!..

Капитан спокойно кивнул.

— Знаю! — не глядя на собравшихся, заключил: — Все!

Когда они вышли из каюты капитана, Золотцев наклонился к оказавшемуся рядом Смолину и пробормотал:

— Зря он так! Шевчика отбрил, как мальчишку, Чуваеву надерзил. Все это ему отольется. Особенно с Чуваевым. Вы же знаете, у него…

— Рука в Москве, — не скрывая иронии, подсказал Смолин.

— Да, да, да! Рука! — подтвердил Золотцев, игнорируя смолинскую насмешку. — И немалая. Приходится считаться.

Раздался звонок телефона, и Смолин услышал в трубке юношески бодряческий голос академика:

— А какие у вас планы, дорогой Константин Юрьевич? Не хотели бы прогуляться в город?

— Да вот собрался поработать с Чайкиным, — пробормотал Смолин.

— Работать во время стоянки! Сидеть за письменным столом, когда за окном — Италия!

Разоблачительный пафос академика был наигранным, но в его словах сквозило искреннее удивление. А ведь в самом деле нелепо! Италия может быть один раз в жизни.

— У меня другое предложение. Видите ли, я так и не потратил выданные мне лиры. И тратить их не на что. Ничего покупать не собираюсь. Так вот… — в трубке послышался смешок. — Давайте кутнем, а?

— Кутнем? — изумился Смолин. — Каким образом?

— Натуральным. Отправимся в ресторан и вместо очередного борща, который ожидает нас сегодня на «Онеге», отведаем уху по-марсельски, настоящую пиццу, хорошего вина.

Судя по тону, академик настроился погусарить.

— Берите с собой своего Чайкина. — Голос его еще больше помягчел. — И хорошо бы пригласить в нашу компанию одну милую женщину…

Он помедлил, словно предоставлял Смолину самому сообразить, о ком идет речь.

— Ирину Васильевну. Вы же знаете, я в нее немножко влюблен.