Двое в палате не считая Будды

аллегория, на то нам даны вещества, чтоб метнуться за один образ лентой

Мебиуса, вокруг вселенной, а вернуться с тысячью. Не варите этот

эмпирический борщ, если не выдержали кармическую диету, будет не

вкусно.

Возвращаемся обратно: Лоренцо пришел в себя, а с Лютым Сублингвистом

и так все ясно, потерянно и безобразно.

— Повторимся еще раз, сколько будет 2+2=?

— Зависит от количества экспериментов, дорог, — шмыгает носом. – Хотя,

скорей всего. — Мартин выдержал долгую паузу и продолжил.

— Моргаю бровками и даю вам мяч.

— Это утюг, а не мяч. – и вправду, откуда тут взялся утюг???

— Я его вообразил. – гордо заявил Сублингвист.

Лоренцо начал гладить, принцесс по лицу, по его мнению, это был не утюг, а

препарат для искажения безобразного. Но возникает еще один вопрос,

откуда взялись принцессы??? Догадливый читатель, улавливает, что из

воображения, — кислота она такая: утюги, принцессы…

— Лоренцо, ты как истый покровитель искусства, был бы не против,

поговорить с читателем, что мы вдвоем, да все вдвоем.

— Давай, только с дымом.

— Да, без дыма никак.

— Ня – дает ему сигарету, Лоренцо прикуривает и пускает дюжину

колесниц.

— Мы вот, сидим здесь, плаваем, тонем, становимся морем, осьминогами, а

потом утюгами, пока сам автор, — недоумевает. Он же хотел хорошего

последовательного рассказа, а мы все ломаем фабулу, и толкаем в не

понимаемые, трезводышащие массы читателей свои избитые истины. Мы

конечно можем оговориться, если вы умный читатель, вы улавливаете

суть, и вежливо улыбаетесь, а если вы в голове автора – то и автор в вашей

голове…

— Зачем он такое пишет, это же… Лоренцо начинает смотреть на

неизвестные глазки котенка и…

— М–яаау – Мартин падает с кровати и начинает брякаться.

— Рыбки хотят плавать, они должны плавать, воду рыбкам, вещества

художникам, читателям страницы.

— А может лучше печенек.

— Умилено?

— Нямка и ом–ном–ном.

Вмиг открывается потолок, подобно коробке, или голове на столе

нейрохирурга. На двух пациентов падает тень и грозным голосом

приказывает.

— Не портьте мне слог.

— Дааа–а, чудесный доктор.

— Слушаем–с вас, и искренно вам преданны–с.

Комната, которая чем только не была, даже древним Египтом (скрыто

автором в междустрочных интервалах), превратилась обратно в палубу.

Отважный боцман, вскочил, и неистово:

— Капитан! паук за бортом!

— Курс держать в 5/4!

— Есть!

Дальних родственников Дона Хуана, по совместительству с подходом

Шопенгауэра, накрывает очередная волна, и палуба опять похерена

(простите за очередную перемену, но я люблю джаз).

— Ты слышал? – в голове испытуемого что – то играет на гитаре.

— Мсье, а какой на вкус этот звук? – Лоренцо важно цокает, воображая себя

эстетом во фраке, с пенсне. Мартин же, с энтузиазмом малыша узнавшего

что ему сейчас купят самую дорогую игрушку, мечется и тыкает пальцами.

— Нууу–у там, в другой комнате, играет кто – то на гитаре. – с кислым

выражением инквизитора, сжегшего Коперника, Лоренцо роняет

воображаемое пенсне и как можно отрывистее, замечает:

— А что? Есть другая комната? – для него это шок, узнать, что есть другая

реальная, комната.

Ящерица падает пластом на пол и резко уползает, она настолько отдалась

своим тактильным ощущениям, что даже не обратила внимания на

хохочущего гитариста, вмиг, словно камнем в окно, в голову Мартина

проникает трезвая мысль (по крайней мере, образ трезвой мысли): «Что ты

творишь, обдолбанный Оззи Осборн, ну где тебе кувыркаться над

реальностью? псилоцибиновая эфемерность. .». Его тело пронзает

железный штырь холода и другой голос с другим акцентом, тембром,

напоминающий Миронова в лучшие его годы, но в той же голове заговорил:

«Установленные границы – условие, щелчок, и границы уже шаткие,

щелчок, еще раз вселенная, господа, и ничего нет –

пу. .сто.та–а–а–а. Любая реальность не больше чем — «от–кого–то–

понаслышке», мы не можем верить и доверять всем ощущениям, яблока не

существует, как качественного, так и образного». Вмиг, летящее яблоко

ударяется в спину Мартина.

— Твою ж мать! – а на самом деле, он сказал как любой порядочный

человек в чью голову летят совершенные яблоки *******!

— Это танцующее божество, господин Заратустра. – оказывается, большую

часть мыслей, Лютый Сублингвист говорил в слух.

— Не, скорей Шакьямуни.

— Какой–то сумрачный гений золотого сознания, где же сострадание?

Видели бы тебя твои паранты, в вашем все Преосвященстве, о Великий

учитель.

— Это лучше, чем блевать на иконы (упаси господи, верующему это

прочесть, к сожалению уже прочли).

Они улыбнулись, как вдруг, с ними заговорила печка, своим укрывающее,

бархатным теплом.

— .. . . . . . . . — говорит печка. — Мартин кивает.

— .. . . . . . . . . . . . . – продолжает печка — Лоренцо улыбается, словно румяное

яблоко. Вещество дает им передохнуть.

Трент

Познакомьтесь с древним исполином степи по имени Трент, дерево мудрее

ваших Ницше и Лейбницев, д–о–о–обрая тень мудрости, говорящая б–а–а–

а–а–архатным б–а–а–асом, живые обертона, так и обволакивают вашу

пустоту и желчность, сводя на нет, всю вашу злость.

— Он нас защитит.

— Защитит.

— Сильно защитит.

— Всегда защитит.