Двойная тайна от мужа сестры

— Эм… — заминается Давид, а затем говорит: — Здесь живет моя мама, это ваша… Считайте ее бабушкой.

В этот момент я замираю, но дети слишком маленькие, чтобы провести серьезные логические цепочки.

— Бабушка? — скептически спрашивает уже Гек. — Как Стефания?

Имя моей матери оба ребенка произносят с легким разочарованием и страхом, явно не о такой бабушке они мечтали.

— Нет, совсем не такая, — смеется мужчина, а затем мы все вчетвером выходим.

Я и близнецы присаживаемся на ближайшую скамейку, пока Давид решает вопросы с персоналом. Дети нетерпеливо вертятся, крутя головами из стороны в сторону. И тут мы видим, как он везет в коляске пожилую женщину. Вид у нее отрешенный, слегка усталый и печальный.

— Это бабушка? — шепчет Том Геку, а тот пожимает плечами.

Давид подвозит мать и присаживается перед ней на колени.

— Мам, — она откликается, по крайней мере, смотрит на своего сына чуть внимательней. — Помнишь, я тебе говорил про близнецов? Я бы хотел познакомить их с тобой…

— Я Том, бабушка, — подскакивает со скамейки один из близнецов, второй следует его примеру. — А это Гек.

Давид гладит мать по руке и улыбается, глядя на сыновей. Слегка мнется, но выдыхает, когда дети сами окружают свою бабушку и начинают болтать без умолку. Видно, как им не хватало общения и благодарного внимательного слушателя.

Чувствую легкий укол вины: из-за всех перипетий не могла заниматься собственными детьми и уделить им достаточно внимания.

Наблюдаю за общением детей и бабушки, не зная, стоит ли мне подойти, но решаю не вмешиваться. Мать Давида от внимания внуков немного расцветает, и от этого на душе теплеет.

— Спасибо тебе, — присаживается возле меня Горский и берет в руку мою ладонь, поглаживает большим пальцем.

Дети галдят и что-то рассказывают немного отрешенной женщине, а Давид наклоняется ко мне и шепчет, чтобы никто не услышал:

— Я надеюсь, что внуки ее расшевелят. После смерти отца она не смогла оправиться и почти сразу же впала в такое состояние. Она нестабильна. Иногда у нее бывают тяжелые эмоциональные срывы, я боялся, что она может навредить себе, и привез ее сюда. Это частная клиника, так что я уверен, что она будет в порядке. Сама понимаешь, Милана не стала бы за ней ухаживать и смотреть.

А вот последнее — истина. Сестру не назовешь сердобольной. Только и делает, что интересуется шмотками и удовольствиями.

— Ей здесь хорошо, спокойно, о ней заботятся, — продолжает Давид, но я угадываю в его словах вину.

На меня безумно давит правда, придавливает к земле стотонным грузом. Протягиваю руку и ободряюще говорю:

— Ты хороший сын. Позаботился о ней как мог.

— Теперь всё будет иначе, — говорит он надеждой. — Мы заберем ее домой.

Это «мы» окончательно выбивает меня из колеи, я не могу так просто, как Давид, заглядывать в будущее, когда между нами еще столько препятствий.

— Поздравляю с обретением дочери, — говорю ему холодно отворачиваюсь, вспомнив вчерашний документ, брошенный мне в лицо Миланой. Горло перехватывает спазмом, но я держу лицо. Мужчина хмурится, а затем качает головой.

— Это… — начинает он, а затем тяжело вздыхает. — Я отправил свидетельство на экспертизу своему спецу, Ев. Этот документ — полная липа, хоть и качественная.

А теперь уже я свожу в недоумении брови. Что? Не поняла…

— Это еще раз доказывает, что я был прав, и никакой девочки нет. Сегодня к вечеру я окончательно буду знать результаты расследования спеца, которого я нанял. Я не сидел на месте, Ева, и не пустил всё на самотек.

Сжимаюсь, не в полной мере понимая значение его слов. Он рыл на мою семью? На меня и Олега? Что он выяснил? Вдруг он уже давно знает про то, что мой отец убил его отца? Вдруг он именно поэтому привез меня сюда, чтобы усилить чувство вины и заставить признаться? Он смотрит так проникновенно, как будто ждет от меня ответа, но я ничего не могу ему сказать. Всё слишком зыбко. Я не уверена ни в ком.

Давид испускает тяжелый вздох и смотрит на наши скрещенные руки, а потом осторожно и нежно целует меня в губы.

— Так что на аукционе всё решится. Только не уходи, дождись меня, хорошо? — кладет руку на мое колено и проникновенно заглядывает в глаза. — Я хочу сделать заявление о разводе и мальчиках.

Открываю рот, чтобы возразить. Даже привскакиваю, ведь это может разрушить все мои планы, но он усаживает меня обратно.

— Не спорь! — чуть рычит, но не агрессивно. — Я больше не позволю никому играть нашими судьбами. Всё должно встать на свои места.

Часто дышу, вспоминая вчерашний скандал, после которого все просто стали игнорировать друг друга. Милана и вовсе не явилась на ужин, отец хмурился и о чем-то думал, скорее всего, гадал, что теперь делать с наследством, ведь если девочка есть, то всё меняется.