Двойная тайна от мужа сестры

На следующий день мы с Давидом, оставив детей на тетку Эллу, так вовремя приехавшую к нам, едем в особняк отца. Пропитанный страхом голос матери всё еще стоит в ушах. Она просила срочно приехать, и я было думала отказаться, но впервые она говорила таким тоном… Таким, будто кто-то находится при смерти. И вдруг снова раздается трель.

— Да! — уже грубее отвечает Давид Стефании.

— Ты скоро? Милане нужна помощь, — театрально всхлипывает она, давит на жалость.

Вижу желваки на скулах Горского, он впивается пальцами в руль с силой, давит ногой на педаль газа.

— Мы уже подъезжаем, — держит себя в руках, не рычит, старается говорить спокойно.

— Кто это «мы»? — чуть визжит мать, переходя на фальцет.

— Это я, мама, — подаю голос, наклоняясь вперед, чтобы ей было слышно.

— Ты должна была уехать с Олегом, разве так поступает жена… Неважно! Давид! Как ты смеешь путаться с этой девкой, когда твоя жена почти что при смерти?

— Что с Миланой? — игнорирую ее истерику, чувствуя легкую тревогу.

— Милана! А ну, положи на место! — кричит мать, и связь внезапно резко обрывается.

Мы с Давидом переглядываемся, и он увеличивает скорость автомобиля. Мы подъезжаем к дому отца в кратчайшие сроки. Бежим в дом, дверь которого открыта. А вот когда заходим, нам предстает весьма странная картина.

— Тише, моя малышка, тише, — шепчет Милана свертку на своих руках.

Она ходит по холлу из стороны в сторону в обычном халате, с колтуном на голове и безумным блеском в глазах. И тут замечает нас.

— Давид! — восклицает и улыбается во все зубы. — Посмотри на нашу крошку! Она прелесть, не правда ли?

У меня набатом бьется сердце, тело покрывается потом, когда я замечаю, что на руках у Миланы подушка. Возле нее стоит мама, с тревогой глядя на свою любимую дочь.

— Наконец-то! — выдыхает Стефания при виде Горского, но когда ее взгляд падает на меня, то губы ее поджимаются.

— Мама, что она здесь делает? Убирайся! — впадает в истерику Милана, когда Давид берет меня за руку. — Пусть уйдет! Тварь!

Она начинает бесноваться, словно совсем сходит с ума. Мне страшно, но в то же время жалко сестру. Ей явно нужна помощь.

— Я подожду снаружи, — шепчу Горскому и иду на выход.

Думаю, им стоит разобраться самим. Он вроде как хочет меня остановить, но всё же отпускает, уважая мое решение. Спустя полчаса он выходит из дома донельзя раздраженный и расстроенный, но поговорить нам не удается, в этот момент подъезжает машина отца, из которой выходит он сам.

— Какие люди, — язвит он, когда замечает меня, а затем щурит глаза, увидев, как сзади ко мне приближается Давид.

— Не ожидал увидеть меня? — слышу по голосу, что мужчина улыбается, говоря эти слова моему отцу.

Тот замирает, а затем хмурится, берет себя в руки. Вот только хватает и этой доли секунды растерянности на его лице, чтобы понять, что он не ожидал увидеть Давида живым и здоровым.

— Не думал, что тебе хватит совести явиться к нам с Евой, — фыркает Стоцкий. — Что, совесть даже не мучает, что жену бросаешь ради ее сестренки? А тебя, Ева? Хорошо спишь по ночам?

— Кто бы говорил, — вырывается у меня, в воспоминаниях отчетливо встает тот вечер, когда он с отцом Давида поплыли на лодке рыбачить, а я сидела на берегу и игралась с веточками.

Один короткий случайный поворот головы — и на всю жизнь в память намертво впечаталась картина, как отец душит Горского и выбрасывает за борт. А потом ловит мой взгляд и начинает торопливо плыть к берегу…

Отец сводит брови на переносице, но тут вперед выступает Давид.

— Это ведь ты хотел от меня избавиться, Лев, — щурит глаза Горский, с вызовом глядя на отца.

Последний вздергивает подбородок и скалится в ответ.

— Не понимаю, о чем ты. Ты — муж моей дочери Миланы, так что я рад, что из аварии ты вышел живым и… невредимым, — говорит размеренно, слова отца могут обмануть кого угодно, но только не меня. — И твои обвинения бездоказательны и даже оскорбительны.

— Будь уверен, — делает шаг вперед Давид, подталкивая меня к машине. — За доказательствами дело не встанет.

— Осторожнее со словами, — цедит сквозь зубы хозяин этого дома, смотря на Давида снизу вверх, что ему явно не нравится.

— Идем, Ева, — протягивает мне руку Горский, и я делаю шаг вперед, хватаюсь за его ладонь, как за спасательный круг.

— Возвращайся в дом, дочь, ты помнишь, о чем мы с тобой говорили? — холодным тоном обращается ко мне родитель.

Я же сглатываю и еще крепче вцепляюсь в ладонь Давида. Черт! Наваливается тяжесть, иррациональный страх перед отцом снова преобладает над всеми другими чувствами. Ведь он хотел представить всё так, будто я сумасшедшая. А что, если ему удастся?

Но тут все сомнения и страхи развеиваются поглаживанием моей руки мужскими пальцами. Теперь я не одна. Давид защитит нас с детьми и не даст в обиду.

— Займись лучше другой своей дочерью, Лев. Ей нужна психологическая помощь… Профессиональная!

От тона мужчины бежит мороз по коже, но адресовано это не мне, так что не так страшно.

— Сам разберусь! — выпаливает отец и, твердо и грозно шагая в сторону входной двери, уходит.