— Здравствуйте… — не успеваю толком поздороваться, как меня резко перебивают.
— Ева, что происходит? — грозным тоном говорит отец мужа. — Почему я о своей семье узнаю не от вас, а из новостей? И почему Олег трубку не берет? Опять этот гаденыш пьет?!
Сглатываю, когда слышу наезд в мужском голосе. Порываюсь ответить, но мне, как обычно, не дают.
— В общем так, возвращайтесь домой. Я нанял адвоката, он всё решит. И никакой больше самостоятельности! Так и знал, что вы оба безголовые! — рявкает свекор.
Я делаю глубокие вдохи-выдохи, собираясь с мыслями. Наконец наступает долгожданная пауза.
— Мы с детьми обратно не вернемся. Я подаю на развод.
После моих слов воцаряется полная тишина, будто на том конце провода никого и вовсе нет. Я даже думаю, что звонок оборвался, но потом слышу грозную отповедь свекра.
— Вот ты какая, — язвительно отвечает мужчина, ничуть, впрочем, не раня меня этим. — Ничего, всегда знал, что русские бабы — ветреные изменщицы. А на детей можешь не рассчитывать, мы их отсудим, так что не думай, что сможешь выйти сухой из воды.
Его угроза в прошлом могла бы меня напугать, но сейчас, зная, что со дня на день официальным отцом станет Давид, это уже не трогает.
— Мы оба знаем, мистер Дюран, — говорю ледяным тоном, — что Олег им не отец, так что оставьте свои угрозы.
— Предательница еще что-то говорит, — хмыкает он, тяжело дыша в трубку.
— Наш с Олегом брак давно шел к разводу, и ситуация со строительством тут ни при чем. Огласку нашему разводу я не дам, можете не переживать, — устало вздыхаю и добавляю, чуть подумав: — Позаботьтесь об Олеге, пожалуйста. Как отец ведь вы не так уж и плохи.
— Без тебя справимся! — рычит он и бросает трубку.
Я слышу только частые гудки, устало откидываюсь на диван и прикрываю глаза.
Вот и поговорили, называется.
К вечеру я так накручиваю себя, что не могу усидеть на месте. Дети уложены спать, мы же с Давидом молча ужинаем.
— Давид, — бросаю вилку на стол, не могу больше молчать.
Но и проговорить это вслух тоже не могу, достаю приготовленные документы и кладу на стол.
— Что это? — напрягается Горский, но руку к папке протягивает.
— Прочитай это, пожалуйста. Это мне оставил дед, и… — сглатываю, вижу, как в шоке раскрываются его глаза, когда он окидывает взглядом содержимое. — Я… Оставляю это тебе. Я не смогла принять решение, что с этим делать. Считаю, что именно у тебя больше прав на принятие решения в этом вопросе.
Он вчитывается в строчки, стискивает челюсти и трогает устало переносицу. Вижу, как напряжено его лицо, как нахмурен лоб.
— Как давно ты знаешь? — спрашивает он холодно, глаза метают молнии, словно грозовое небо.
— Я… — опускаю глаза, складываю дрожащие руки, впиваясь ногтями в ладони. — Когда я была ребенком, мне кажется, я видела с берега, как наши отцы отправились на рыбалку… и…
— И твой отец убил моего, — подытоживает он мрачно и с хлопком закрывает папку.
— Я думала, что мне привиделось, — шепчу, смотрю на него глазами побитой собаки. — Я не могла поверить в то, что видела. Меня убедили, что мне показалось, сначала — отец, а потом — дед.
Давид пораженно молчит. Игнорирует мои слова. Просто встает, забирает папку и с силой задвигает стул под стол.
— И что дальше? — он вздергивает бровь, от его голоса меня сковывает льдом.
— В смысле? — сиплю, рукой прикрываю горло, которое першит, мешая мне дышать.
— Для чего ты дала мне это? — кидает папку на стол, на скулах играют желваки.
Молчу, облизываю губы, чувствуя нервозность. И что я должна сказать?
— Посчитала это правильным и… — делаю паузу, затем продолжаю: — Больше не могла молчать…
Он смотрит на меня очень пристально, не давая отвернуться и отвести глаза в сторону. Затем подходит ближе и усмехается с горечью. Гладит тыльной стороной ладони по моей щеке, а после уходит, забирая папку с собой. Внутри у меня тлеет пожар. По телу постепенно разливается слабость, так что я без сил оседаю на стул, по щекам текут соленые слезы, а я даже не в состоянии их вытереть, всё тело онемело от потрясения…
И тут звонит телефон, отвлекая меня от собственного самобичевания.
— Алло, — отвечаю, даже не глядя на имя звонившего, едва держу трубку слабыми пальцами.
— Ну что, ты довольна? — почти что кричит мама, не скрывая своей злости.
— Что опять случилось? — устало вздыхаю, нет сил выслушивать ее очередную истерику.
— Сестра твоя случилась! — Стефания начинает практически рыдать, перемежая разговор всхлипами. — Почему Давид трубку не берет? Пусть вытащит мою дочь…. О боже… Ей не место среди этих больных…
Дальше она продолжает снова плакать, из разрозненных слов я с трудом складываю общую картину: Милану забрали в психбольницу. Качаю головой, всё это никак не укладывается в голове.
— Может, там ей помогут? Ты же сама видела, что она не в себе, — мягко успокаиваю мать, хотя сама нахожусь в легком шоке.
— И ты туда же? Твой отец — гад! — и бросает трубку.
Кручу головой из стороны в сторону, но рядом никого нет. Давид куда-то ушел, я же обхватываю себя руками и рефлексирую. И что теперь будет?