Двойная жизнь Алисы

— А я тебе говорила, не нужно было принимать это приглашение! Но ты же не слушаешь! Ты общаешься с кем придется, с людьми не своего круга… Вот что значит общаться с нуворишами! Фу!.. Считаешь их приличными людьми, а они написают посреди гостиной!

Это она про Катю, это она нувориш, написает посреди гостиной.

Это было глупо по каждому пункту, но прозвучало, как будто я ребенок и она на моей стороне, как настоящая мать.

Но разве она может побыть настоящей матерью дольше минуты? Завелась и начала кричать.

— Зачем тебе знать, почему отменили твое приглашение! Неважно, что ты сделала! Кате! Еще кому-то! Ты лучше думай, почему с тобой можно так обойтись: почему тебя можно унизить, оскорбить, отбросить, как паршивую собачонку! Катя не побоялась пренебречь тобой, значит, ты — никто? Ты сама виновата, что тебя так унизили! Думай лучше, что с тобой не так!.. И перестань уже реветь! Плакать из-за каких-то нуворишей! Это… вульгарно! Лучше извлеки из всего этого пользу, — лежи и думай, что с тобой не так!

Как я могла подумать, что она за меня? Она всегда против меня. Ей больно из-за меня, вот она и делает больно мне. Но я-то живой человек, хоть и прикованный к постели.

Самое ужасное то, что дома знают о моем унижении. Родственники — не те люди, с которыми в первую очередь хочется разделить боль.

Мама получила подтверждение того, что я неудачница и у меня в последний момент все сорвется. Папа… от его жалеющих глаз мне еще больней.

Нет, самое ужасное другое… Нет, все самое ужасное.

Во мне сидит кто-то маленький, лет пяти или шести, и все плачет, плачет так, что слез больше нет, но они есть. Прямо физически больно от мысли, что меня не хотят.

…Я все гадаю, что я сделала? Ничего я не могла сделать даже невольно, ведь я лежу дома… Что я сделала сама по себе, вне зависимости от того, где я нахожусь? Я еврейка? О, если бы мне отменили приглашение, потому что я еврейка! Это было бы прекрасно. Как было бы хорошо свалить вину с себя на что-то общее — расу, религию, цвет кожи… политические взгляды, антисемитизм. Но, к сожалению, это не так: Танька еще больше еврейка, чем я, но она приглашена, а мне отменили приглашение.

Мама права. Дело не в том, что делают с нами другие люди, — приглашают, отменяют приглашение, возносят нас на вершину счастья или повергают в пучину печали. Дело во МНЕ. С другими так не поступили, значит, это Я виновата. Нужно думать, почему так поступили именно со МНОЙ. Со МНОЙ что-то не так.

Не буду думать, что со мной не так. Но что со мной не так?!

Эти мысли могут завести меня далеко… так далеко, что я не смогу исполнить свой план уйти из жизни в апреле. Решу уйти раньше. Рядом со мной лежат обезболивающие таблетки, только протяни руку. Их немного, но можно начать собирать.

Письмо Алисы

Дорогая Рахиль,

наконец-то удалось восстановить одну из записок. Эта записка была самая ветхая, поэтому я решила, что она первая по хронологии. Кажется, так и есть, — опять случай!..

Записки достаточно хорошо сохранились, не нужно восстанавливать специальными методами. Но трудно разобрать почерк. Почерк у Художника, как у двоечника.

Почему это записки «Художника»? Читайте.

…Ма tante сегодня разозлила меня до колик: послала меня по всем своим женским делам, от чего я не смог отговориться. Сначала я побежал с коробкой в Мариинский. В коробке бальное платье темно-розового бархата и страусовый веер. Если Мариинский театр купит бальное платье для роли графини в «Пиковой даме», то у Ма tante появятся деньги заплатить портнихе. Потом к портнихе на Фонтанку. Портниха отдает пошитые платья в долг. Ма tante несколько раз повторила: «Два платья, ты запомнил, два: креп-жоржет цвета чайной розы и крепдешиновое серое в цветочек». Как будто все вокруг идиоты: и я, и портниха, которая не знает, какие платья. Смешно, что круговорот платьев: розовое бархатное меняется на серое в цветочек… Какая глупость, да, впрочем, это безразлично. Женщины!..

Ма tante просила меня быть полюбезней (сказала «не показывай свой нрав»): портниха эта обшивает ленинградских актрис и жен ответственных работников. Ма чрезвычайно ею дорожит: про платья и костюмы, сшитые ею, спрашивают: «Это вы из-за границы привезли?» Кроме того (какие же пустяки подхватываются моей памятью независимо от моего желания и хранятся потом!), она не делает выкройки и, как было принято у мастеров старой школы, закалывает материю прямо на даме и раскраивает. Также располагает ценнейшими вещами: запасом пуговиц, лент и кружев, оставшихся с прошлых времен, и перешивает всю эту дореволюционную мишуру на новые туалеты Ма tante. Это все хорошо, но когда я показывал свой нрав ее знакомым?

Портниха, немолодая дама, предложила мне холодного молока с печеными яблоками. Я прошел за ней на кухню мимо нескольких комнат, в одну из них была открыта дверь, я увидел, что квартира не маленькая, с хорошим вкусом обставлена. Я это потому отмечаю, что сейчас это редкость.