Двойная жизнь Алисы

У меня под матрацем, со стороны стенки, журналы «Ёж» 1931 года, это журналы для младших школьников. Удача, что я смогла нащупать один левой рукой и вытащить из-под себя.

Я давным-давно обнаружила подшивку «Ежа» и читала, когда мне плохо. Там такие хорошие, утишающие мои горести рассказы. А рисунки-то, рисунки! Рисунки Лебедева, Ермолаевой, Курдова, Конашевича, Глебовой, Стерлигова, Порет. От этих рисунков во мне бурлит радость, как от солнца или от снега! Конечно, я читала «Ежа» тайно от всех: представляю, что бы сказала мама, увидев, что я рассматриваю картинки в журнале для пионеров 30-х годов… Что я отупела, рехнулась и деградировала. У меня под матрацем спрятана парочка номеров.

В этом номере «Ежа», что я вытащила из-под матраца, было про путешественника Макара Свирепого, которого напутствует собака Пулемет:

Ау-ау-ау! Вав-вав-вав!

Вау-у-у-у-у-у-у-у-у!

Ваи-и-и-и…

Я тихонько завывала, отвернувшись к стенке: «Ау-ау-ау! Вав-вав-вав! Вау-у-у-у-у-у-у… Ваи-и-и-и… Ау-ау-ау! Вав-вав-вав!»

И тут вошла мама со словами: «У тебя все в порядке?» В ответ я тявкнула (вав-вав-вав!), и тут началось.

Как она любит поговорить о манерах и достоинстве: «Рахиль, твои манеры… Рахиль, твои предки… Рахиль, ты должна сохранять традиции нашей семьи…» Как будто мы с ней осколки аристократического рода после революции, и осталось добавить: «Рахиль, ты должна сохранять преданность Вере, Государю Императору и Императорскому дому…»

Хотя нет, я не могла принадлежать к аристократии, я же еврейка. Меня вообще не было бы, если бы не революция: мой отец- еврей (его предки из Винницы) не смог бы приехать из Винницы в Петербург и встретить маму — и меня не было бы… Но лучше бы меня не было!.. Если бы меня не было, мне не отменили бы приглашение.

— У тебя три поколения знаменитых предков, а ты лаешь, как собака!.. — нудила мама. — …Что ты говоришь, ЧТО? Ты лаешь от плохого настроения?..

Вот тут-то она и решила позвать невролога. Думает, я рехнулась от горя, постеснялась звать психиатра, решила для начала удовольствоваться неврологом.

— И знаешь, что я тебе скажу? Забудь ты уже эту глупую историю!

КАК человек, который семь раз в неделю ходит в театр, слушает оперу и рассматривает картины, может велеть что-то забыть? Назвать нанесенное мне оскорбление глупой историей? Как язык-то поворачивается?!

Есть еще кое-что. Отчего у меня сердце бьется в горле.

Ирка. Ирка, моя лучшая, единственная подруга! Ирка сначала сказала: «Ну нах такие приглашения!» А потом замолчала.

Пришло уже время принимать решение, уже даже почти прошло… Но она до сих пор молчит. Думает.

Что она будет делать?

Она моя лучшая подруга, и ей нужно отказаться от приглашения из солидарности со мной. Если она не откажется от приглашения, это будет предательство.

Но она так мечтала — Париж, «Ритц», Монмартр.

Но как она полетит без меня, будет веселиться, зная, что я в это время плачу от нанесенного мне оскорбления?

Но она так мечтала…

Но это будет предательство!..

Мама сказала: «Не надейся, что Ирка откажется от приглашения».

Я сказала, что это она не понимает, а я, наоборот, понимаю: Ирка медлит, потому что это трудный выбор. На самом деле Ирка давно могла бы сказать Кате: «Нельзя так поступать с людьми, как ты поступила с Рашей, поэтому я отказываюсь от твоего приглашения», — или просто послать ей эсэмэску «Не смогу быть на твоем д.р.».

Ирка знает, как я жду, что она сделает выбор, но делает вид, что никакого выбора нет… Не приходит ко мне. Молчит, и я молчу.

Мама сказала: «Как ты глупа!»

Но, может быть, Ирка не знает, что я очень жду ее решения? Может быть, мне поговорить с Иркой, высказать ей свои чувства и ожидания?

Мама сказала: «Это еще хуже. Нельзя вынуждать человека выбирать между его интересами и твоими чувствами! Ты идиотка, если не знаешь, что выберет твоя Ирка. Хочешь сохранить лицо, ничего не говори. Не нужно объяснять, просить, не нужно ничего ждать… Она не откажется от Парижа из-за тебя. Но тебе придется пересмотреть свое к ней отношение: не дружи с ней больше».

Посреди нашего, такого болезненного для меня разговора пришло сообщение от Ирки.

Как только на экране появилось сообщение, я поняла, какое она приняла решение. Раз все не приходит ко мне, а пишет сообщения.

Вот Иркино сообщение: дело не в том, чтобы ей посмотреть Париж, прикоснуться к шикарной жизни в отеле «Ритц». Она полетит, потому что так нужно. Ее пригласили. Она приняла приглашение и полетит. А мне нужно понять, что не все в жизни касается меня.

Когда прошел первый шок, я перечитала — так и написано: «Тебе нужно понять, что не все в жизни касается тебя». И это Ирка, моя Ирка?!

Я ответила: «Лети в Париж, предатель, если между Парижем и мною ты выбираешь Париж. Ты права, не все в жизни касается меня. Твоя жизнь меня больше не касается».