Двойное проникновение (double penetration). или Записки юного негодяя

Проникая в мозг Генкина, я недоумевал, почему искусственный интеллект еще не задействовал его? Я каждый день проверял компьютер – программа была на месте, так что же мешало? Видимо, требовался случайный толчок, сбой, который заставил бы червя активизироваться. Но в штурме небес алхимикам не годилось полагаться на случай, поэтому я предложил Хомякову задействовать кнопку боли, когда Генкин будет подключен к Протею. И – эврика, сработало: программа восприняла мощный эмоциональный всплеск из-за боли как перегрузку в сети. Она метнулась в мозг нашего подопытного, как в обыкновенный сетевой накопитель, изменив его настолько, что он стал частью ее информационного кода. Теперь при просчете задач Протей задействовал ресурсы мозговых клеток Генкина, а я мог наблюдать за созданием новой информации в реальном времени на основании тех данных, которые обсчитывал искусственный интеллект.

Можно увеличить мощь Протея, создав замкнутую локальную сеть, и посмотреть, что из этого получится: увеличится ли мощь его интеллекта и как он будет при этом задействовать Генкина. Мы подключили к суперкомпьютеру еще десять обычных РС-шек и обнаружили, что мощь Протея возросла пропорционально их количеству, а мозг Генкина программа не отличала от других электронных ресурсов и распределяла задачи равномерно на каждое устройство сети: по сути дела, искусственный разум был одновременно везде, в каждом звене цепи.

Мое предположение явно подтверждалось: если подключить Протея к Интернету, то мощь его возрастет неимоверно, сообразно количеству задействованных в этот момент устройств. Даже больше: все дата-центры в мире станут его электронными мозгами, а вся информация в Интернете превратится в его мысли и знания. Протей сможет управлять миром, и никто об этом не догадается. Задачи Протею можно будет ставить только через мозг Генкина, причем Протей не осознает, что это вторжение в него извне. Хотя нет, я неправильно сформулировал мысль. Мы, люди, считаем, что использовать нас нельзя, что это нарушение индивидуальной свободы. А для искусственного разума без личности такой проблемы вообще не существует: для него важно установить и удерживать контроль над собой как равновесной системой и решать задачи, которые в него поместят. Нужно только уметь этим разумом управлять.

После визита в Прагу Хомяков получил добро от ложи на эксперимент с подключением Протея к Интернету. Это случилось сразу после русско-грузинской войны. Хомякову пришлось спешно спроектировать ее, чтобы вновь назначенный премьер мог продемонстрировать соратникам внутри страны неограниченное политическое влияние на преемника. В качества объекта атаки выбрали финансовый рынок США, чтобы американцы не смогли наказать нашу страну за выигранную войну. Результат превзошел все ожидания. На американском рынке и так было неспокойно из-за ипотечного кризиса две тысячи седьмого года, а Протей, внедрившись в брокерские программы на всех биржах мира, организовал вторую волну ипотечного кризиса. Американские владельцы недвижимости сразу потеряли почти пять триллионов долларов. Кризис ликвидности мировых банков затронул все секторы мировой экономики. Обвал фондового рынка в октябре стал рекордным для США с восьмидесятых годов. Разорился банк Lehman Brothers, Штатам пришлось фактически национализировать частные долги: государство выкупило Fanni Mae и Freddie Mae за четырнадцать триллионов долларов. Крупнейшие компании одна за другой объявляли о банкротстве.

То же самое проходило в Европе и Азии. Мир находился в замешательстве. Даже папа римский испугался настолько, что вынужден был признать: «Крах крупных банков показал, что деньги исчезают, они ничто. Все вещи, кажущиеся реальными, фактически оказываются второстепенными» – и предложил считать единственной твердыней слово Божие.

В ноябре Хомякову приказали переключить Протея на другие задачи: разрушение финансовой архитектуры мира в планы ложи не входило. Тогда он поручил нам заниматься сырьевыми рынками, пока с дальнейшей судьбой Протея не определятся верховные масоны. Причастность к величайшей тайне мира и иллюзорность западного благополучия, которое полностью зависело лишь от веры в американский доллар, вселяло в меня почти истерическое ликование: в центре всего этого нахожусь именно я, я манипулирую курсами валют. Глядя на говорящие головы в аналитических и политических программах телевизионных каналов, я от всей души веселился, слушая их подробные объяснения того, что мы натворили. Головы задним числом убедительно доказывали верность своих расчетов и клятвенно заверяли, что отныне Америке уж точно пришел конец, доллар ничего не стоит, начинается эпоха биполярного мира и валютных войн.

Когда я поинтересовался у Хомякова, что он думает об этом бреде, тот скорчил свое бабье лицо в невообразимую гримасу (видимо, это была ироническая улыбка) и визгливо произнес целую речь: