Двойной без сахара

— Я помню все, что обещал Моне и тебе тоже. Найдем паб рядышком с рынком, а потом купим продукты и домой. Не надо так на меня смотреть! Я тот, кто я есть. Тот, от кого тебя еще минуту назад воротило. Ничего не изменилось. Я больше не играю на волынке и не ставлю студентам отметки. Я кручу краны. И это то, от чего я получаю удовольствие. Хочешь считать меня идиотом, считай. Я не собирался и не собираюсь производить на тебя впечатление. Мне плевать, каким ты будешь меня вспоминать. Я уверен, через месяц ты даже не вспомнишь, как меня зовут!

— Шон!

Он зажал в ладонях грязные от травы коленки и выдохнул. Загнанная лошадь! Господи, да его сейчас разорвет! Я схватила его за плечи и прижала к себе. Он не оттолкнул меня, но и прежней силы его рук я не почувствовала.

— У меня сердце отплясывает Риверданс, — усмехнулся Шон. — Что ты со мной делаешь?

Шон ухватил меня за щеки и поцеловал, как в тот первый раз на кухне — в моей груди сердце замерло, и я едва дотянула живой до конца поцелуя. Вернее, меня спас старичок. Он шарахнул Шона по спине и бросил на ходу:

— Я жду звонка!

Шон явно хотел выругаться, но старого профессора окружали экскурсанты. Тогда Шон выдохнул и сильнее прижал меня к груди, но все же выкрикнул вдогонку Брету какую-то гадость на гэлике.

— Не переводи, — попыталась я улыбнуться, но вышла гримаса, потому что я не сумела вылезти из-под его руки.

— Не буду, — Шон взял меня за руку и потащил через кампус иной дорогой. — Так не говорят со стариками, я знаю… Но когда тебя упорно не слышат…

— Шон…

— Не говори ничего, пока не узнаешь всю мою историю. Да и потом не говори, мне уже заранее стыдно. Она такая же глупая, как и история моей собаки. Меня приняли в университете за кобеля, а я оказался сукой…

— Шон…

— Нет, терпение… Во всем, Лана, нужно терпение. Я на трезвую голову подобные вещи не рассказываю.

— Шон, еще слишком рано для выпивки.

— В Ирландии никогда не рано для выпивки, забыла? И я собираюсь заказать тебе кофе… Никто же не знает, что внутри.

— Я распробую виски. Падди мне его уже готовил. Шон, сколько в тебе еще тайн?

— Нет во мне никаких тайн. Я банален, как овсянка без варенья… Еще и остывшая.

Небо неожиданно нахмурилось окончательно, и мы действительно молча бежали через полгорода до паба. Первые капли застали нас на половине пути. Дождь не полил в полную силу, долго моросил, но Шон вымок, а моя футболка под университетским худи осталась сухой. Он усадил меня к бочке, заказал кофе и сбегал в соседнюю лавку за футболкой. День обновок прямо какой-то! Шон сидел передо мной абсолютно новый — теперь в его речах, внимательном взгляде и обходительных манерах не ощущалось диссонанса с внешним видом придурковатого ирландского водопроводчика. Придурковатость молодого профессора ему шла куда больше.

— Пей! — уставился на меня исподлобья змей-искуситель, и я не стала долго сопротивляться.

Дождинки стекали по стеклу, как мурашки по моим голым рукам. Я слизала холодные сливки и добралась до обжигающего грудь кофе. Виски добежало до кончиков пальцев, и те вспыхнули ярче лака, и огонь от них через арену бочки перекинулся на пальцы Шона, но те стали отбивать по краю бочки чечетку, не стремясь навстречу моим.