Двойной без сахара

— Во всех моих неудачах виноват Деклан, — выдал Шон, сгорбившись над бокалом. — Он соблазнил мою сестру, потому мне досталось за татуировку в разы больше, чем следовало ожидать, и мне пришлось бросить школу. Деклан чувствовал за собой вину, потому постоянно пытался влезть в мою жизнь. Особенно, когда понял, что у нас с Карой все слишком серьезно, и ни она, ни я не вернемся домой. Я отбивался, пока хватало сил, а их после строек с каждым днем оставалось все меньше и меньше. Мона закатывала мужу скандалы, требуя вытащить меня из этого дерьма. Она ненавидела Кару настолько, что ни разу не перешагнула порога нашей конуры. А когда я послал Кару в школу, она встала на дыбы и сказала, что сделает все возможное и невозможное, чтобы родители ее от меня забрали. Мне пришлось сдаться — я бросил стройку, стал заниматься ремонтами и пытаться учиться, чтобы сдать выпускной экзамен. Я не знал, куда идти, хотя прекрасно видел, что черная работа утекает из рук — мне почти не с кем стало переброситься английскими фразами, вокруг были одни приезжие. Я сказал Деклану, что не знаю, что делать. Я старался, но был далеко не первым в классе. Мона в лоб сказала, что с Карой я отупел. Нет, я просто устал, устал от того, что в конце месяца мы не могли сходить в магазин. Кара заявила, что бросит учебу и станет работать целый день в сувенирной лавке, а не только вечерами. Но учебу опять бросил я. Тогда Деклан за шкирку притащил меня к Брету Флэнагану и сказал, что я играю на волынке. Идиот, я ее в руки не брал уже несколько лет. Но они заставили все вспомнить, дали стипендию, но денег нам все равно не хватало. Я вновь стал крутить краны, пока Кара не пихнула меня в «Водафон». Так с горем пополам я закончил университет, но бежал оттуда без оглядки, проклиная Деклана на чем свет стоит! Кому я нужен был с волынкой! Раз в год сыграть у кого-то на свадьбе? Я зашвырнул диплом вместе с волынкой в дальний угол и продолжил уговаривать клиентов дать нашей фирме еще один шанс. Но с Карой этого не получилось. Она повесила трубку и разорвала контракт. В тот день я умер. Я не ел, не пил, про душ вообще не вспоминал, как и про работу. Мона с Декланом тогда перепугались не на шутку и позвонили родителям. Я впервые за восемь лет увидел мать — на свадьбе Моны я к ней даже не подошел, прячась у церковных дверей. А сейчас даже не признал сразу… Если бы кто-то рассказал мне, что такое возможно, я бы рассмеялся. Но я был мертв — ни единого желания, ничего… Мать забрала меня домой и кормила через силу. Год они с отцом выхаживали меня, как ребенка. Тогда в наших краях появилась Мойра — родители продали ей старый коттедж, от которого отказались все сестры. Я ожил только тогда, когда начал приводить его в порядок. В тот, что теперь сдаю, я даже не заходил. Я тебе уже называл причину — я до сих пор считаю его своим проклятием. Тогда еще посмел обвинить, как дурак, родителей в том, что это оттого, что они наконец вздумали примириться с Карой и построили нам дом, она меня бросила. Идиотское оправдание, верно? Тяжело признать, что, кроме тебя, никто не виноват…

— Шон… — Я сама нашла его пальцы и сжала. — Не надо опять начинать про Кару, пожалуйста.

Шон кивнул, вырвал руки и выпил за один глоток половину бокала.

— Потом Деклан вытащил меня в Корк, решив, что только учеба вновь сделает из меня человека. Я включился в сбор фольклора, поехал к старику, который научил меня играть на волынке, но больше не получал удовольствия ни от игры, ни от историй, ни от лекций, которые меня заставляли читать. Я делал все на автомате. И вечерами на автомате же улыбался Моне, которая не отпустила меня из своего дома даже в учительское общежитие. В выходные я колупался в ржавых трубах, и, когда дом начал оживать прямо на глазах, я тоже ожил и уже не так ненавидел тупых студентов. Но от проклятья фейри легко не отделаешься. Заболела мама. Очень тяжело. Я решил, что это моя обязанность ухаживать за ней теперь. У сестер мужья и дети, а у меня только дурацкий университет. Я доучил семестр и уехал. Только мать не выздоровела, и после похорон я запил. Настолько сильно, что отец позвонил Терри, мужу Йоны. Тот пытался привести меня в чувства, но я был совсем невменяемым. Тогда они забрали отца в Дублин, где он и умер через год. Меня же взяла на себя Мойра и до сих пор обо мне заботится, как добрая бабушка или строгая фейри, но ничего не требует, просто любит. И я просто люблю ее. И еще Джеймс Джойс, хотя не знаю, как она осталась со мной жива.

— Почему ты не вернулся в университет? — задала я вопрос, с которого все началось.

— Потому что я не люблю преподавать, сколько раз повторять? — почти выкрикнул Шон. — И потому что считаю членов Европейской комиссии идиотами. Потому что не хочу учить бесполезному. И потому что только Мойре и Джеймс Джойс плевать, какого цвета моя футболка к вечеру.

Но в новой ты, Шон Мур, выглядишь куда эффектнее, но говорить об этом не стоит. Не сейчас во всяком случае.