Двойной без сахара

С Сэмом я еще не познакомилась, а Роберто произвел приятное впечатление. Чуть ниже Шона, до боли худой, с коротко подстриженной курчавой черной копной волос и яркими живыми глазами. Узнав, что я из Калифорнии и чуть говорю по-испански, он тут же перешел на родной язык, хотя только по внешности можно было угадать, что парень не местный. Мы встретились в кафе. Он сидел у дальней стены над пустой чашкой, и тут же подскочил, чтобы уступить мне место. Столиков на троих здесь не было, да и разнополых пар тоже не наблюдалось. Только в очереди за кофе стояла женщина явно за стаканчиком на вынос. Шон сделал заказ и вернулся к нам, сурово взглянув на Роберто, который, присев на спинке моего кресла, показывал мне запись из паба. Из-за громкоголосых молодых людей пришлось припасть к телефону ухом — музыку я с трудом, но расслышала, а песня была на гэльском. Красиво и, видимо, про любовь, судя по выражению глаз исполнителя и таинственной улыбке Роберто. За секунду до возвращения Шона он открыл мне секрет авторства сего музыкального шедевра.

— Почему не рассказал, что ко всему прочему пишешь песни? — спросила я, чтобы нарушить неловкую тишину, воцарившуюся над нашим столиком после ухода Роберто, словно мы схватили с соседнего диванчика по подушке и закусили ее.

— Просто мы с тобой еще мало знакомы, — выдал Шон через секунд двадцать привычный ответ.

— Так что еще мне предстоит узнать о тебе? — дополнила я вопрос, стараясь смягчить рвущиеся наружу грубые нотки, созвучные его ответу.

— Больше ничего не узнаешь, если улетишь завтра в Лондон.

Решил, значит, интриговать, за два часа дороги поняв, что решение мое окончательное и обжалованию не подлежит. Жаль, песня шикарная. Хотелось похвалить, но раз слова Роберто приняты в штыки, настаивать не буду. Ты у нас не пытаешься производить впечатление, потому что знаешь, что тебя похвалят другие, и будто случайно сводишь меня с этими людьми. Тонкая игра, да белые нитки следовало б сменить на изумрудные, чтобы не так в глаза бросались.

— Добавила в избранное, буду слушать на досуге. И знакомым советовать, — проговорила я, не выдержав его тяжелый взгляд. — О, спасибо… — сказала я уже мужчине, принесшему долгожданный кофе. С сердечками, черт его дери, и я не удержалась от комментария. Правда, произнесла почти шепотом: — Он полчаса сердечки рисовал?

— Когда люди приходят в кафе, они стремятся как можно дольше побыть на расстоянии вытянутой руки, смотря друг другу в глаза. Кофе — это не фаст-фуд, это общение, и именно поэтому сердечки на пенке рисуются так долго.

— Шон, уверена, на твоих лекциях студенты не засыпали. А я усну и с кофе, если ты будешь на все мои вопросы отмалчиваться.

— Ты сама попросила меня больше не говорить про Кару.

— Про нее можешь молчать. Говори про песню.

— Эта песня — моя попытка удержать Кару. Провальная. А песня, как ни странно, у публики уже столько лет пользуется популярностью. Наверное, потому что Роб великолепный гитарист, а гэльского никто не понимает.

— А, может, просто Кара — дура? — выдала я, коснувшись губами обжигающей сердечной пенки.

— Тогда не будь дурой ты.

Я уже дура, раз не в состоянии удержать язык за зубами. Шон Мур вывернет наизнанку любую мою фразу. Это его родной язык, а я не в состоянии объяснить по-английски элементарных вещей — я осталась с ним так надолго случайно, а не потому что меня послали ему небеса, как второй шанс. Шону просто надоело ждать чуда, и он ухватился за меня в надежде самостоятельно вырастить из гадкого утенка лебедя, но я умру в его клетке и дрожащими руками никогда не попаду ключом в замок — я не смогу обидеть его уходом, как не смогла когда-то Сильвия уйти от Эдварда, переломав столько жизней своей нерешительностью, враньем и молчанием. Мою жизнь в том числе. Но я не продолжу эту череду, не стану новой «карой» Шона.

— Я не понимаю гэльского, — попыталась отшутиться я и ткнула ложкой в принесенный задолго до кофе морковный торт. Такой огромный кусок мне не осилить. Наверное, он отрезан таким большим в надежде, что его съедят вдвоем. Нет, нет, нет… Никакой бариста, сколько бы сердечек ни вывел на пенке моего кофе, не заставит меня протянуть ко рту Шона ложку. У него в кармане ключ от пустой сейчас квартиры, которая в трех шагах отсюда. Как в дешевом кино или глупом подростковом романе. Нет и еще раз нет. Я не буду настолько дурой.

— Выпей уже кофе и съешь наконец торт. В пять часов музеи закроются! Здесь до Дублинии пятнадцать минут бодрым шагом. Давай хоть ее посмотреть успеем, а?

— А что там? — почти перебила я в страхе, что Шон уже научился читать мои мысли.

— Викинги. Их мы любим, в отличие от англичан. Наверное, потому что в каждом из нас течет их кровь. Викинги ирландских женщин любили, раз променяли на них родину и разбой, а англичане только насиловали, а их детей приносили потом в жертву в своих дьявольских сектах. Одна, кстати, находится неподалеку — это был закрытый английский клуб в подвале церкви, который носил название «Ад», легко догадаться почему.

— Ты на всех лекциях страшилки рассказывал?