Двойной без сахара

— Кстати, мне очень понравился коттедж, который ты нарисовала для Мойры. Прости, что вчера ничего не сказал. Просто слов не находил, а мои глупые междометия тебе не нужны. Впрочем, как и витиеватые похвалы, наверное. Ты и так знаешь, что красиво рисуешь.

Шон говорил спокойно, и его слова не походили на лесть. И хохот его явно был искренним.

— Ты не завтракала небось. Давай я чай заварю. Могу и яйца поджарить с помидорами, если они есть. Не отказывайся, мне это только в радость. Я, кстати, тоже не завтракал.

— Хорошо. Готовь. А я пока оденусь.

Мне тоже твое общество в радость, и твой шарж, и твой почтовый ящик — иначе бы я целый день просидела на диване, уставясь в одну точку, и проверяла телефон в ожидании хоть одного слова от Лиззи. А она даже не написала, что добралась до Дублина. Что-то явно занимало ее голову больше, чем мое беспокойство за нее. Как-то слишком быстро и безболезненно меня задвинули на второй план. Хотя что я нападаю?! Вдруг что-то с ее мамой. Она ведь живет в Нью-Йорке. Или нет? Я даже имени ее не знаю. Лиззи права — я действительно была бы там лишней.

Я оделась и вернулась в кухню.

— Лана, что это?

Бутылка вина, чуть-чуть недопитая. В меня просто ночью уже не лезло.

— Я не могла уснуть, — ответила я, скручивая волосы в узел, чтобы скрыть смущение. — Конечно, виски получше снотворное и голова на утро светлая… Шон, не смотри на меня так! Я редко пью в одиночестве. Я вообще не пью в одиночестве. Это была моя первая ночь за много-много лет, когда я осталась в доме одна. Мне было страшно…

— Лана, что ты несешь?! — Шон швырнул бутылку в ведро для мусора.

— Правду. Я сказала правду. Я распереживалась за Лиззи и… Твоя яичница очень вкусно пахнет.

Его лицо осталось серьезным. Хватит! Я и без твоих взглядов знаю, что женский алкоголизм не лечится, но я и не пью, в отличие от тебя. Наверное, мой ответ прочитался в глазах, и Шон отвернулся к раковине, чтобы ополоснуть бокал.

— Спасибо. Но не стоило этого делать. Сейчас бы я его уже не разбила. Может, выйдем к озеру? Дождя нет, солнышко.

Шон обернулся к двери, в которую продолжала стучать лапой Джеймс Джойс. Вот же настырная. Мне б такое упорство!

— Хорошо. Только иди первой и держи эту тварь за ошейник, пока я ношу еду. Сколько радости было у собаки. Хоть подзаряжайся от хвоста!

— Мойра поведала тебе историю этого коттеджа? — спросил Шон, когда мы уже наполовину закончили завтрак: оставались только тосты и чай.

— Нет. А что в нем такого?

— Ничего. Я могу только свои секреты открывать.

— Тогда скажи, почему собаку зовут мужским именем?

— Все просто. Кара обожала Джойса, хотя я не понимаю, за что его можно любить, и мечтала назвать в честь него сына, но к детям я не был готов. Мы едва сводили концы с концами. Тогда она притащила домой щенка, но мои доводы, что это сука не нее не подействовали, потому что ей отдали якобы кобеля. У щенка, конечно, так ничего и не выросло, но на имя эта тварь уже откликалась. Так что ничего сверхъестественного в имени нет.

Он опустил глаза в чашку. На мгновение, но я успела отругать себя за вопрос.

— На прощанье Кара сказала, что, возможно, хоть с собакой, которая девочка, я справлюсь.

— Шон, — я протянула через стол руку и накрыла его пальцы, чтобы он перестал стучать вилкой по пустой тарелке. — Ты справился. Я не могу поверить, что Джеймс Джойс столько лет. Она ведет себя, как щенок.

— Вся в хозяина, — выдал Шон с грустной улыбкой, ловя в ответ мои пальцы, но я не далась.

— Завтрак был великолепен. Спасибо. Скажи, неужели за столько лет тебе не захотелось вновь завтракать вдвоем? Шон, я не верю в однолюбов. Да и к черту любовь, — затараторила я, поняв, что Шон передал мне эстафетную палочку, хотя и знал, что я не готова к монологу. — Люди женятся не поэтому…

И мои аргументы закончились, так и не начавшись. Дура! Сейчас он напомнит про паспорт. В отместку, что разбередила его рану.

— Я всегда завтракаю вдвоем с Джеймс Джойс, — И он сунул собаке корочку от тоста. — Пусть у нее мужское имя, но у нас в стране однополые браки разрешены. Как и у вас. Так что я в порядке.

Я запила чаем неприятные мысли. У нас браки разрешены, только для кого-то я все равно за три года не стала частью семьи. Это мои родственники сумасшедшие, а Лиззи всю жизнь открыто жила с женщинами. Значит, дело во мне.

— А у нас в России с этим плохо. Типа, в Библии написано нельзя, и потому нельзя. А у нас Библию-то никто в глаза не видел. Мой отец, например, но аж слюной брызжет, когда про голубых слышит, хотя ни одного в глаза не видел.

— Знаешь, мы часто ненавидим абстрактные вещи, но когда они становятся реальными, мы пересматриваем свое отношение к ним. Уверен, твой отец принял бы тебя, если бы тебе вдруг понравились женщины…

— Я так не думаю, — перебила я, испугавшись такого разговора. Неужели Шон чего-то подозревает? Нет, он не мог видеть нас с Лиззи, а за языком я слежу.